Джон, словно с мешком камней на спине, поплелся к выходу и стал медленно натягивать пальто, то и дело вздыхая и надеясь на заступничество Томаса. Но Томас молчал. Тихо отложив оселок, он отправился в теплую постель, а через некоторое время и Джон проследовал за ним в пристройку с жалобами на свое невезение. Его голос, приглушенный, но сердитый, был хорошо слышен в общей комнате:

— Чертова ведьма! Послать человека в хлев, как собаку... Утром я ей покажу!

Тихо скрипнули веревки — это Томас улегся своим огромным телом на кровать.

— Оставь ее в покое, Джон, — посоветовал он, — не то она тебя по миру пустит.

Марта подошла к сундуку с бельем и вытащила из него самое тонкое стеганое одеяло. Подождала, пока Джон выйдет из комнатенки, и, протянув ему одеяло, с самым добродушным видом сказала:

— Тебе пригодится, в хлеву ведь холодно. — Потом отворила дверь и, когда Джон ступил под хлещущий дождь, добавила: — В следующий раз подумаешь, прежде чем надо мной смеяться.

Марта закрыла дверь на засов. На ее губах появилась улыбка, когда она представила себе, как униженный Джон, ругаясь, забирается в ясли, а хлев наполняется квохтаньем кур и ржанием лошадей, вторящих его обиженному ворчанию.

Марта подняла весь дом еще до рассвета — нужно было начинать стирку. Она отправила Томаса в хлев за Джоном, и тот явился к столу угрюмый и молчаливый. В его волосах и одежде застряла солома. Все ели с удовольствием, и только Пейшенс сидела как квашня, бездумно ковыряя хлеб, замоченный в молоке. Один локон упал, подобно развязавшейся ленте, ей на лицо, а ее бледная кожа приобрела зеленоватый оттенок.

Марта потерла ногтем порванный шов на чулке, который чинила, и задумалась, хватит ли у Пейшенс сил подновить некоторые растрепавшиеся воротники и манжеты. Тревожная мысль, посетившая Марту во время работы, стала заметна в ее взгляде. Всем повивальным бабкам известно, что если при беременности мать постоянно недомогает, значит, младенец родится здоровым, ибо развивающееся дате забирает все соки матери. Но от этой беременной женщины исходил какой-то нездоровый запах, какой бывает у замоченных дрожжей. И Марта встревожилась. Нужно не забыть собрать мочу кузины и понюхать, нет ли в ней каких-нибудь вредных примесей. Марта часто помогала при трудных, болезненных, иногда тяжелейших родах, но ей еще ни разу не пришлось потерять ребенка. Она переняла от других, старших и более опытных повитух знания, накопленные многими поколениями. Умела смотреть, нюхать, щупать, знала весь жертвенный ритуал появления человека на свет, когда новорожденного надо вырвать из ревностной и цепкой божьей хватки и положить на окровавленную, сработанную родительскими руками кровать. Младенцы у нее всегда выживали, но три роженицы упокоились в земле. Двух из них покрыли тканью, изначально предназначавшейся для украшения детской колыбели. Выйдя во двор, Марта подставила лицо утреннему солнышку и, закрыв глаза, почувствовала, что от теплых лучей кровь так и прилила к щекам. Ледяной дождь со снегом прошел, и тучи, неделями закрывавшие небо, начали таять, превращаясь в серые, пролегающие наискосок полосы. Вскоре Марта почувствовала, как под чепцом кожу стали пощипывать капельки пота, и, развязав ленты, она сняла чепец с головы. Восточный ветер, прохладный и колючий, прилетевший с соленого океана, дул ей в спину, наполняя воздухом передник, как парус, и трепля похожие на тугие веревки пряди ее волос. Она снова медленно открыла глаза, щурясь и моргая от яркого света, и стерла пальцами пот из ямки под шеей. Попыталась выкинуть из головы мрачные мысли о кузине и всей грудью вдохнула соленый воздух.

Длинная тень, упавшая на двор, испугала Марту. Она обернулась и встретилась глазами с ничуть не смутившимся валлийцем. Конечно, он тихонько подкрался к ней и рассматривал, пока она стояла с закрытыми глазами. Позади валлийца маячил Джон. Этот тоже ее разглядывал, но как только заметил угрожающий вид Марты, сразу же отвел взгляд.

— Ну? — сказала она, быстро надев чепец и пряча под ним спутавшиеся на ветру черные волосы. — Если будете лодырничать, вам не выполнить заданной работы.

— Я иду со своим человеком, чтобы поставить ловушки, — ответил Томас низким звучным голосом, словно он проглотил вместе с пюре горсть мелких камушков.

Скрестив руки, Марта оглядела говорившего. Она сама была высокого роста, но рядом с Томасом почувствовала себя почти ребенком. Ее злило, что приходится смотреть снизу вверх, склонив голову набок, чтобы охватить взглядом всю его фигуру. Со своим человеком, сказал он. Со своим человеком, как будто Джон Левистоун нанялся к нему, Томасу, а не к Тейлорам.

— Можешь заняться ловушками, когда твой приятель закончит уборку, — сказала она и, развернувшись на каблуках, удалилась.

Марта с удовлетворением отметила наступившую тишину. Дойдя до дома, она наконец обернулась через плечо и увидела, что Томас пошел обратно в хлев, а Джон, взявшись за мотыгу и грабли, начал отскабливать зимнюю грязь и присохшие листья от влажного фундамента дома.

Больше часа она разбирала семена, откладывая те, что пойдут для посева, и время от времени поглядывая в окно или через открытую дверь на то, как работает Джон. А тот напевал песенку: «Она была что твой мужик. Ее любили все. В прыжках и в беге всех резвей и первая в борьбе...» Иногда он останавливался, чтобы тихонько выругаться или жалобно пробормотать: «Господи, вот злыдня!»

Когда Марта закончила считать семена, она увидела в окно, что Томас вышел из хлева и остановился, внимательно рассматривая землю, как будто уронил ударник, соскочивший с его кремневого ружья. От этого взгляда по спине у нее пробежали мурашки.

Позабыв про теплую шаль, она быстро пересекла двор и подошла к Томасу, присевшему у хлева и разглядывавшему старый посеревший сугроб, комья грязи и мокрого снега, покрытые глубокими вмятинами и холмиками. Когда перед ним легла ее тень, Томас выпрямился, весь настороже, и перевел взгляд на талые поля и окружающий лес. Марта посмотрела в ту же сторону, но за голыми деревьями ничего не заметила.

Томас показал ей отчетливую вмятину в грязи. Там, точно выдавленные специальной формой в тающем снегу, виднелись три кружка поменьше и один, чуть ниже, побольше. Марта наклонилась и вложила в след свой кулак, который сразу же сделался совсем маленьким.

— Волки, — сказал Томас, глядя на нее с искренним уважением. — Двое. Похоже, сегодня мы с Джоном будем оба ночевать в хлеву.

Марта крепко обхватила себя руками, немного дрожа на прохладном воздухе в тени хлева. В ее лице не было удовлетворения. Между бровями пролегла глубокая морщинка, а влажные губы полуоткрылись, словно у изумленного ребенка.