Осенью 1909 года Сытин предстанет перед присяжными заседателями московской Судебной Палаты по обман и нению в издании брошюры «Учительские организации в России»; 24 октября суд сочтет книгу противозаконной, но признает Сытина и Чарнолусского невиновными. Таков же будет исход и судебного процесса над «Ежегодником» в 1910 году, где Сытин скажет в свою защиту: «Можно ли привлекать меня к ответственности за книгу, которая была одобрена комитетом по печати, «Правительственным вестником» [в нем была помещена хвалебная рецензия на книги] и которую я сам уничтожил, не дожидаясь распоряжения власти?» [322]

Адвокат Сытина с мелодраматическим пафосом опишет, как мучился его подзащитный, «часами дожидаясь приговора суда», ибо знал, что некоторые «в совещательной комнате… требовали для него тяжкой уголовной кары» [323] . В сущности, и на этот раз основной мишенью была печатная работа.

И, наконец, седьмым изданием, из-за которого Сытин оказался вовлеченным в судебный процесс, стала книга, чью принадлежность к его фирме правительство установило, судя по всему, с большим трудом, – словарь радикального направления, появившийся сразу после революции 1905 года без указания выходных данных. Из текста обвинительного акта, представленного в московскую Судебную Палату 18 ноября 1908 года, явствует, что в то время прокурор еще не знал имени автора, поскольку обвинение было предъявлено только Сытину как издателю и Тулупову как редактору [324] .

На предварительном следствии оба отрицали, что знакомились с содержанием словаря до публикации, но мризнали, что книга вышла в серии Тулупова «Современная библиотека» и отпечатана в сытинской типографии. Этот «Современный общественно-политический и экономический словарь» давал толкование современной политической терминологии и был помещен в приложении к «Полному словарю иностранных слов вошедших в употребление в русском языке».

«Полный словарь…», говорилось в обвинительном акте, не вызывает нареканий, однако в приложении Карл Маркс назван «великим учителем», его «Коммунистический манифест» – сводом «непреходящих» идей, а ряд сто предсказаний – исторически неизбежными, а в то же время «самодержавие» определено как «бесконтрольная власть бюрократии». Вполне возможно, сведения о принадлежности анонимного словаря к фирме Сытина исходили от его бывшего сотрудника Н.А. Скворцова, который на судебном процессе по этому делу, состоявшемся в 1910 году, давал показания против Сытина и Тулупова. Тогда на слушаниях Скворцов заявил под присягой, что и Сытин, и Тулупов читали рукопись в январе 1906 года, а Тулупов еще и редактировал ее [325] .

Секретарь редакции С.Р. Назарецкая, выступавшая свидетелем от защиты, напротив, сказала, что помнит, как получила готовую рукопись непосредственно от автора, тотчас переслала ее наборщикам и затем давала автору читать гранки. Похоже, к тому времени автор уже отыскался – это был аспирант Московского университета П.Г. Сенниковский, но обвинение запоздало, поэтому его показания и приговор суда были отсрочены до будущего года.

Между тем на слушании в 1910 году Тулупов заявил о предвзятости Скворцова, поскольку Сытин недавно уволил его. Действительно, как раз в ту пору Скворцов пытался отсудить у «Товарищества И.Д. Сытина» 3 тысячи рублей, якобы причитающиеся ему за переиздание его рассказов, которые впервые появились в печати в бытность его секретарем редакции детских книг и журналов [326] . Верный своей привычной тактике защиты, Сытин велел адвокатам почаще ссылаться на сотни рукописей, проходящие ежегодно через его книжный комбинат, чтобы показать, почему он вынужден полностью перепоручать их другим сотрудникам [327] .

Что касается третьего и главного ответчика, то Сенниковский в мае следующего года взял всю вину за «преступные» слова на себя и убедил судей, что ни Сытин, ни Тулупов не знали о его радикальном словаре до публикации. Засим в решении суда от 3 мая 1911 года постановлялось лишь запретить данную книгу и приговорить Сенниковского к тюремному заключению сроком на один год и к штрафу в размере тысячи рублей.

Документы свидетельствуют, что штраф был уплачен Сытиным, он же, наверное, организовал подачу апелляции в Сенат, который сократил срок приговора на два месяца. Вероятно, Сытин чувствовал себя в долгу перед Сенниковским, особенно если учесть, что в странной судьбе анонимного словаря скорее всего замешан его сын Николай, начальствовавший тогда над наборщиками и печатниками. Сытин не только протащил в 1906 году своего старшего сына в Правлении фирмы, но и назначил на этот ответственный пост. Николай при его сочувствии левым вполне мог самовольно распорядиться о печатании рукописи, а затем направить готовые экземпляры в продажу по нелегальным каналам. Во всяком случае, книга не продавалась в сытинских магазинах, иначе власти не потратили бы два года на поиски издателя.

Московский комитет по делам печати усматривал состав преступления и в других книгах, выпущенных типографией Сытина, но не был поддержан прокурором. Вот пример из судебного архива за 1907 год: книга французского социалиста Т. Эрве «Социализм и патриотизм» [328] . Назначив розничную цену 40 копеек, «Товарищество И.Д. Сытина» отпечатало книгу тиражом 4 тысячи экземпляров, после чего комитет за трехдневный «контрольный» срок обнаружил противозаконность в утверждении Эрве, что у пролетариев всего мира нет отечества и только «обманутые дураки» могут умирать за него. Это заявление, по мнению комитета, призывало русских солдат дезертировать. Прокурор, однако, счел книгу сугубо теоретической и допустил ее к распространению.

Пять известных судебных процессов над книгами, к которым был причастен Сытин, пришлись на пять лет, с 1907 по 1911 год, но они не нанесли большого урона ни ему, ни его фирме: моральный ущерб – ничтожный, финансовые убытки – пустяковые. Скорее даже эти тяжбы показывали либералам, что Сытин – издатель, готовый пойти на известный риск, дабы изведать, каковы пределы дозволенного.

В те же годы «Русское слово», хотя и вызывало раздражение властей, но бури в основном обходили его стороной. Сытин и Дорошевич, во-первых, договорились, что в газете не должно появляться ничего такого, что может наверняка угрожать «Русскому слову» закрытием; во-вторых, они умело использовали обоюдоострый меч гласности, тем более грозный при массовой читательской аудитории «Русского слова», чтобы противостоять незаконным притеснениям со стороны самодержавия [329] . Так, царские чиновники, решившие в октябре 1910 года одернуть газету путем административного (внесудебного) ареста и заключения в тюрьму ответственного редактора Благова, убедились в бессмысленности «чрезвычайных» санкций против «Русского слова».

Причиной ареста послужило «совершенно точное» описание жестокой расправы полиции с демонстрантами после похорон председателя Государственной думы С.А. Муромцева [330] , и Сытин пришел в ярость, когда власти на три месяца заключили Благова в тюрьму. Московские газеты тотчас подняли шум, а сытинское «Русское слово» 16 октября назвало такое наказание за мнимое преступление чересчур суровым и выразило протест против уклонения от судебной процедуры. Когда спустя всего две недели Благова освободили, Сытин имел полное право сказать, что выступления «Русского слова» и других газет принесли печати еще одну победу во имя свободы слова.