– Как он вас отвратил, Луис? Скажите мне. И я больше не буду к вам приставать, – мягко спросила Альдонса.

Луиса прямо-таки поводило от нежелания говорить об этом. Он потянулся, хотел было уйти прочь, обернулся…

– Хорошо, я скажу вам. Но только для того, чтобы покончить с этим разговором.

– Да.

– Ну, жила на нашей улице жена угольщика. То есть жил угольщик, и у него была жена. Но это, разумеется, должно быть между нами. Она полюбила меня.

– Она вам об этом сама сказала?

– Она сказала, чтобы я пришел к ней в кладовую. И я пришел. Но Бог воспрепятствовал нашей любви.

– Как он это сделал, милый? Было какое-нибудь знамение?

– Нет, но… Он не позволил мне ответить на ее любовь как должно. И жена угольщика посмеялась надо мной.

– Еще замужняя женщина. Колодец греха.

– Кладезь греха, – поправил Луис.

– Она хоть красивая была? Кладезь распутства.

– Ничего. У нее только были чуть приподняты плечи, так что голова оказывалась обращенной немного вниз, как будто она что-то искала под ногами. Но это не имеет значения.

– Она не любила вас.

– Зачем же она позвала меня в кладовую?

– Может быть, она всех туда звала?

– Но над ними же она не посмеялась.

– Наверное, им не было нужно, чтобы их любили.

– Но и мне не было нужно! Мне и теперь не нужно! Как жаждущая лань ищет путь к источнику, так душа моя ищет Бога!..

– Она смотрела на вас, эта угольная яма?

– А как иначе, наверно, смотрела.

– Она смотрела на вас, например, как я на вас смотрю?

– Откуда я знаю, там было темно.

– Она не любила вас.

– Но это теперь уже не имеет значения, я говорил вам не раз! К небу обращается душа моя и молит дать ей покой!

– Сколько времени вы мучились, родной мой…

– Не мучился я, черт побери, не мучился! Когда я решил уйти от земной суеты…

– Зачем же, родной мой, вы решили?!

– А ради покоя и счастья, несравненная!

– А если вы напрасно решили?

– В моей душе сомнений нет.

– А если вы начнете сомневаться?

– Почему это я вдруг начну сомневаться?

– А если вы поймете, что вас любят?

– Довольно. Вам что-то померещилось, и вот вы морочите себя и меня.

– Так померещилось, что я четвертую ночь не сплю.

– Тогда давайте говорить начистоту. Ведь причина-то вся только в том, что я на кого-то там оказался похож!

– На Дон Кихота вы похожи, родной мой.

– Но неужели вы не понимаете, что видимость обманчива! Смешно же! Пускай даже внешне и похож. Но по существу же все наоборот. Решительно все! И едва только вы это сообразите, как тут же меня возненавидите и начнете хихикать за моей спиной точно так же, как жена угольщика.

– Нет уж.

– Но вы обо мне вообще никакого представления не имеете! В ваших глазах я ничтожный семинарист, с которым вы можете делать все, что вам заблагорассудится! Так нет же, о прелестная! Тут ты здорово ошиблась! Может быть, вот здесь (он указал на свою грудь) я свободнее и мудрее вас всех! Вы жалеете меня, я несчастный человек? Что же! Я, как тайный дар, храню свое право быть несчастным! И это мое дело. И это никого не касается.

– Как вы хорошо говорите.

– Но что вы ответите мне на это?

– Может быть, я не все поняла – не сердитесь, но я… старалась бы, чтобы вам не было со мной скучно.

– Да не об этом же!..

– Простите меня за эту необразованность. И простите, что я не являю собой венец красоты, тем более что годы идут. Конечно, волосы мои не золото. Санчика права. Но все-таки… Видите, какой отлив? Рыжина. Это сейчас модно. Да и руки, что поделаешь, не слоновая кость, но, во всяком случае, посмотрите сами. А те части тела, которые целомудрие скрывает, – особенно восторгаться, может быть, и не стоит, но и стыдиться тоже нечего.

– Боже, не покидай меня! Приди ко мне на помощь! Обрати ко мне свои очи, и я буду спасен! Дай мне силы устоять!

– Лишь одному человеку я могу отдать все это и вдобавок свободу. Вы для меня умнее, красивей и возвышенней всех, кто домогается моей руки.

– Не хватало того, чтобы вы сравнили меня с этими скотами!

– Да вы что? Ревнуете?!

– К ним?.. Они мне безразличны, как бродящие по лугу коровы! Как козлы! Как ослы! Но они сыты и довольны, они – стадо, а я всегда буду один.