Она первый раз видела его таким. Он говорил не со злобой, а с каким-то надрывом, и она уже чувствовала, что пора эту «сцену» заканчивать. Она знала по своему старому школьному опыту: еще чуть-чуть – и будет срыв. Но по инерции продолжила диалог:

– Но ты же муж!..

– Да я ей вовсе не муж! – в запале выкрикнул он, потом испугался, медленно сел на табуретку и молча стал вертеть в руках спичечный коробок.

– А кто, жена? – еще не осмыслив услышанное, уточнила она.

– Да никто! Мы фиктивно поженились…

Несколько минут она тупо слушала стук спичечного коробка по поверхности стола. Если брак фиктивный, то ей бы надо радоваться… Но радость что-то не приходила. Просто навалилась сонливость. Ее всегда клонило в сон после чрезмерных переживаний. Надо полагать, так о ней заботился ее собственный организм. Она решила взять тайм-аут.

– Значит, так, лжезять. Я устала, хочу спать. Придет Алена, продолжим.

…В ожидании Алены она капала валокордин бабушке-генералу, объясняла ей, что звонить на трубку Алене бессмысленно, так как она наверняка спит, и что дочка сама позвонит, как только проснется. По всей вероятности, Алене позвонил Ипполит, услышав, что бабушке плохо, а главное, чувствуя за собой вину в разглашении их «семейной тайны».

Аленка прискакала через час после окончания военных действий на домашней кухне – веселая, довольная и решительная. Она предполагала, что ее ждет, и была к этому готова. Можно сказать, выросла в полях семейных баталий.

– Мама, бабушка, поздравьте меня! Я сдала на «отлично». Теперь я точно еду в Будапешт!

Бабушка, услышав новость, еще больше расстроилась, ей понадобилась очередная порция сердечного.

– Одна? Ты поедешь одна? Что ты там забыла? Там же наркотики, мафия!

– Бабушка, у нас здесь тоже наркотиков хватает и мафия своя имеется. Зато я целый семестр буду жить в Европе! Там же по шенгенской визе все можно объехать!

– Ты оформишь визу и на Ипполита? – неожиданно остановила поток восторгов дочери Марина. Та прикусила язык, в комнате повисла пауза.

И снова, как в прошлый раз, они сидели с дочерью в Марининой комнате.

– Это правда, Алена, что мне Ипполит сказал?

– Да, мама! – с полоборота перешла в нападение дочь. – Что ты вмешиваешься-то? Ко мне препод лип. Он ко всем девчонкам, кто не замужем или не в гражданском браке, под юбку лезет. Он мерзкий старпер… И он еще три года будет у нас преподавать…

Марина внутренне содрогнулась от услышанного. Удивилась, почему дочь ничего ей об этом не рассказывала, ведь, наверное, она смогла бы ей помочь, подсказать, как вести себя и что делать. В конце концов, можно было бы и в деканат обратиться. А дочка по молодости выбрала какой-то странный способ.

– Можно подумать, что обручальное кольцо спасает, – усомнилась вслух Марина.

– А вот спасает. Ему один раз парни-мужья так вломили… Так он теперь тех терроризирует, про кого точно знает, что свободна. Мы с Полом договорились: он мне – крышу от препода, я ему – жилье, пока проблема с армией не утрясется. И потом, он трахается хорошо, так что мы с ним квиты.

Марина каким-то сторонним взглядом отфиксировала, с какой легкостью ее дочь говорит об интимной сфере отношений. «Впрочем, это свойственно нынешним молодым…»

– Алена, ты понимаешь, что вы из меня дуру сделали? Я же с ним как с писаной торбой вожусь! А мне-то какой резон все это тащить?

– А тебя никто не просил. Я тебе давно говорила, чтобы ты не лезла.

– Ах вы, засранцы, по каким законам вы живете? – Возмущение и обида буквально душили ее.

– Мамочка, да по нормальным законам мы живем, это ты все где-то витаешь! С отцом развелась, чем он тебе был нехорош? А отпустить не хочешь. Любовника при себе держишь, а не любишь.

Марина глотала ртом воздух, потому что ее душили слезы и обида. В словах дочери была горькая правда, которую она не хотела признавать, и, как ей казалось, ни–кто в доме этого не видел. Ей нечего было сказать – да и зачем?

Опустив голову, чтобы не видно было слез, она молча искала в косметичке таблетки валерьянки, ставшие в последнее время ее постоянным «витамином».

Дочь почувствовала, что зашла слишком далеко, попыталась даже заглянуть в глаза.

– Мама, прости, я не хотела тебя обидеть.

Марина еще ниже опустила голову, покачала ею из стороны в сторону и молча показала рукой на дверь, дочь постояла удрученно несколько минут и тихо вышла.

Она обессиленно откинулась на спинку дивана и разрешила себе плакать. Слезы текли по ее лицу, она их не вытирала, уставившись в бежевый абажур торшера. Обида, горечь, отчаяние, усталость вытолкнули на поверхность сознания воспоминания…

…У Гены была смешная фамилия – Козько. Марина, выйдя за него замуж, свою фамилию не меняла и родившуюся дочь записала как Васильеву. Гена, хоть и не страдал комплексом неполноценности, все-таки обиделся, потом привык, потом стал шутить, не стоит ли и ему взять фамилию жены. Потом нагрянул развод и все расставил по своим местам.