Ты водил меня на выступления и встречи с Иваном Семеновичем Козловским, Валерией Барсовой, Ольгой Лепешинской. Благодаря тебе я узнала этих замечательных, талантливых артистов. Общение со знаменитостями из Союза было приятным, но, увы, очень коротким. Ты был уверен, что вернемся в Союз и знакомство с ними продолжатся уже на родине.

С 1947 года мы выступали в кинотеатрах Бухареста и в составе театра «Савой». Потом была какая-то реорганизация, и с марта 1949 года – от вновь созданного Театра эстрады, где нам дали ставки «артистов высшей категории». Нашу 30-минутную программу в сборных концертах называли «русским блоком». Яссы, Брашов, Тимишоары, Русе, Синая, Крайова, Джурджу, Бакэу – вот далеко не полный перечень городов, в которые мы выезжали.

Однажды мне на глаза попались воспоминания Валентины. Она ли запамятовала или корреспондент был приблизителен, только то, что «в Констанце советские солдаты вернули в кассу все билеты на концерт Пети и потребовали вернуть им деньги», совершенно не соответствует действительности. Для советских военных не было ни одного платного концерта. Да и мы ни за один концерт не получили гонорара. Организовывались закрытые выступления, на которые военных привозили специальными автобусами или мы выезжали в части.

На тех концертах обстановка не всегда была ровной и доброжелательной. Одни выступления, к счастью – большинство, принимались очень тепло и доброжелательно, другие прохладно, но демонстраций против нас не было никогда. Напротив, даже «холодноватые» рвались послушать Петра Лещенко, хоть и вели себя в рамках полученной инструкции. В основном это были политработники.

Мы во множестве получали письма и отклики, которые, ничего не боясь, оставляли советские военные, но они, к сожалению, не сохранились. Несколько писем я получила уже в 1990-е годы. Вот одно из них: «Посылаю вам фото, – пишет твоя поклонница по фамилии Антонова, – там все мы, влюбленные в песни Петра Лещенко». Часть Антоновой стояла в Бухаресте недолго, но на нашем концерте им удалось побывать.

А вот в 1949–1950 годах были отмены несколько наших платных концертов для местных жителей, и билеты тогда возвращались в кассы. Но там бунтовали не против Лещенко, а против тех, кто отменил его выступление. В августе 1950 года нас пригласили с сольником в Яссы, туда приехала и моя подружка Леля с дочерью, нашла нас. Но концерт отменили. Кто? Ты объяснил мне, что с электричеством проблемы, какая-то авария случилась, и зрителям предложили сдать билеты. Мы тогда вчетвером пошли в кафе, прекрасно провели вечер, сфотографировались на память. Леля сохранила ту фотографию и подарила мне уже по возвращении из лагеря. На обороте надпись: «Яссы, 11 августа 1950 года». Я попросила знакомого фотографа вырезать нас с тобой, пусть простит меня Лелечка, и сделать наш портрет. Сегодня это единственная фотография, на которой мы рядом и я такая счастливая.

Не знала я тогда, что ты скрыл от меня правду – наш концерт отменили, так как мы уже были в списках неугодных. Наши выступления властям городским на местах «не рекомендовались». Сборные концерты оставались для нас до поры до времени охранной грамотой. А вот сольный концерт после 1948 года ни один не состоялся. Отменены были в 1949–1950 годы выступления в Плоешти, Фокшани, Бузэу, Яссах… Я все твои объяснения принимала за чистую монету и была абсолютно спокойна. С электричеством в то время действительно бывали сбои. Но без дела мы не сидели. И ты был спокоен, уверен в нашем завтрашнем дне. С чего было мне тревожиться? Эх, если бы молодость знала…

Незадолго до своего ареста ты принес мне справку о временной регистрации по нашему с тобой месту проживания, которая была действительна до 31 декабря 1951 года. Как будто знал, пытался подстраховать меня, ведь румынский паспорт у меня отобрали. Таким расстроенным я тебя видела впервые. Обычно ты сдерживал эмоции, за шуткой умел спрятать свое настроение. А тут…

Весна 1951 года. Утро было теплым, добрым, светлым. Я распахнула окно: «Все плохое, уходи, сказка, приходи!» Это у меня из детства примета такая осталась. Надо открыть окно, произнести заветные слова, и день будет хорошим. Ты знал об этом и, когда я открывала окно, подходил и торжественно произносил: «Верочка просит, да будет Сказка!» В то утро так все и было. Потом мы пили кофе с вкусными гренками, которые ты готовил сам. Ты напомнил мне о возобновившихся занятиях в консерватории, о Бахе, с которым я должна разобраться к твоему возвращению. Закрылась за тобой дверь, я прибрала на кухне и села разучивать прелюдию Баха. На рояле обнаружила в маленькой из темного синего стекла вазочке подснежники. Когда ты успел? Вчера их точно не было. Подумала: значит, утренняя примета сбывается и сказка начинается.

Вернулся ты в тот день к полудню. Я услышала, как хлопнула входная дверь. На тебя это так непохоже. Что-то у тебя случилось? Обычно ты, изображая свою любимую обезьянку Жака, входил со словами: «Кто тут сидит в заточении и мучает рояль? Пора на волю». Ты часто Жака вспоминал. Тебе его очень давно подарили французские моряки. Жак тебя очень любил, ревновал ко всем без исключения. Дружил только с твоей собачкой Бебкой. Когда Жак заболел и врачи не могли его спасти – он умирал от удушья, – Бебка сидела рядом и не переставая скулила, по-своему, по-собачьи оплакивала своего друга. Бебка вскоре тоже умерла, тоскуя по Жаку. Прошло много лет, о той истории я знала только от тебя и Вали. Ты меня часто веселил, изображая преданного и влюбленного Жака. Вот и в тот день, услышав, как входная дверь хлопнула, я ждала смешного и веселого Жака. А тут тихо, только Жужу поскуливает. Может, мне показалось, что ты пришел? Я вышла в прихожую. Ты стоял в плаще и шляпе, прислонившись к стене. Не посмотрел даже на меня, не произнес ни единого слова, даже Жужу на руки не подхватил. Я растерялась, стала какую-то чушь нести про неволю, про Баха, про милые цветы, которые меня отвлекали от занятий. Ты не ответил, молча отстранил Жужу, снял шляпу, старательно повесил на вешалку и в плаще прошел в комнату. Я за тобой:

– Петечка, родной, что за беда? Ты меня пугаешь… Петя!

Представляю, каких трудов стоило тебе взять себя в руки, подойти ко мне, обнять:

– Девонька моя, они заберут тебя у меня только через мой труп. Я тебя не отдам.

– Петя, почему ты должен меня отдавать? Кому? Не стоит так переживать, все образуется!

Больше ты ничегошеньки мне не сказал. Я не стала допытываться. Жаль, но в нашей семье так было принято, и эти правила ты установил. Ты продолжал биться за наше с тобой будущее в одиночку. Позже я узнала, что ты был в очередной раз в консульстве, и тебе в очередной раз ответили согласием на твое прошение о возвращении в Союз: «Возвращайтесь один, а жена самостоятельно по линии репатриации должна ехать домой».