— Что ты видишь?

Старуха внимательно, будто в трансе, посмотрела на поверхность жидкости. Потом тихо спросила:

— Ищете англичанку?

Келлер кивнул.

— Она жива?

— Да, — ответила старуха. — Жива.

— Где ее держат?

— Узнать это не в моих силах.

— Мы ее найдем?

— С ее смертью вам откроется правда.

— Что ты видишь?

Старуха смежила веки.

— Вода… горы… старый враг…

— Мой враг?

— Нет. — Открыв глаза, вещунья посмотрела на Габриеля. — Его.

Не говоря больше ни слова, она взяла Англичанина за руку и принялась молиться. Вскоре она заплакала — это был знак, что порча перешла от Келлера к ней. Потом старуха закрыла глаза и как будто заснула. Проснувшись, попросила Келлера повторить обряд с маслом. На сей раз все три капли слились воедино.

— Твоя душа очистилась от зла, Кристофер. — Синьядора обернулась к Габриелю. — Теперь твой черед.

— Я в это не верю, — отмахнулся Габриель.

— Прошу, — не отступала старуха. — Если не ради себя, то ради Кристофера.

Габриель неохотно обмакнул палец в масло и позволил трем каплям упасть в миску с водой. Когда они распались на тысячи капелек, женщина закрыла глаза, и ее затрясло.

— Что ты видишь? — спросил Келлер.

— Огонь, — тихо ответила старуха. — Я вижу огонь.

С Корсики решили отплыть пятичасовым паромом из Аяччо. Габриель загнал машину на палубу в половине пятого, а через десять минут подъехал и Келлер — на побитом хэтчбэке «рено». На той же палубе располагалась их кают-компания, прямо через коридор: Габриелю досталась каюта размером с тюремную камеру и столь же малопривлекательная. Бросив сумку на узкую койку, Габриель поднялся наверх, в бар. Келлер уже сидел за столиком у окна и потягивал пиво; рядом в пепельнице дымилась сигарета. Габриель медленно покачал головой. Еще двое суток назад он стоял у холста в Иерусалиме и вот теперь ищет незнакомую девушку, в компании человека, который однажды пытался его убить.

В баре он заказал кофе и вышел на кормовую палубу. Порт остался уже вне пределов досягаемости, вечерний воздух вдруг сделался очень холодным. Габриель поднял воротник куртки и обеими руками взялся за горячий стаканчик с кофе. Восточные созвездия ярко светили в безоблачном небе, а море — совсем недавно такое бирюзовое — стало чернильно-черным. Габриелю показалось, что он уловил в воздухе аромат маккии, и секундой позже как наяву услышал голос синьядоры: «С ее смертью вам откроется правда».

В Марсель прибыли следующим утром. «Лунный танец», это сорокадвухфутовое средство морской контрабанды, стояло на приколе в Старом порту, тогда как ее владельца нигде не было видно. Келлер устроил себе наблюдательный пункт в северной части порта, Габриель — в восточной, в уличной части пиццерии, которая, по непонятной причине, носила имя модного манхэттенского района. Каждый час они меняли позиции, однако даже к вечеру Лакруа так и не объявился. В конце концов, расстроенный из-за потери дня, Габриель пошел вдоль периметра порта, мимо торговцев рыбой за металлическими столами, и сел в «рено» к Келлеру. Погода, мягко говоря, не радовала: шел проливной дождь, с холмов дул мистраль. Келлер то и дело включал «дворники»; стеклообогреватель, кашляя, дул на запотевшее лобовое стекло.

— Уверены, что у него нет жилища в городе? — спросил Габриель.

— Он живет на лодке.

— А как насчет женщины?

— У него несколько любовниц, но ни одна не оставит его у себя надолго. — Келлер тыльной стороной ладони протер стекло. — Может, нам снять номер в отеле?

— Не рановато ли? Мы ведь едва знакомы.

— Вы в ходе операций всегда откалываете дурацкие шутки?

— Это все культурные издержки.

— Глупые шутки или операции?

— И то, и то.

Келлер понял, что, протирая стекло рукой, сделал только хуже, и достал из бардачка бумажную салфетку. Попытался исправить непорядок.

— Моя бабушка была еврейкой, — сообщил он небрежным тоном, как будто признавая любовь бабушки к игре в бридж.

— Мои поздравления.

— Снова шутите?

— А что я должен был сказать?

— Вам не любопытно, что у меня еврейские корни?

— Опыт подсказывает, что почти у всех европейцев где-то да запрятан еврейский родственник.

— Я своих не прятал.

— Где родилась ваша бабушка?

— В Германии.

— Перебралась в Британию во время войны?

— Перед ее началом. Бабушку приютил один из дядьев, дальний родственник, который давно открестился от предков. Он дал ей нормальное христианское имя и отправил в церковь. Моя мать лет до тридцати даже не догадывалась о своем происхождении.

— Терпеть не могу сообщать дурные вести, — признался Габриель, — но для меня вы все равно еврей.

— Если честно, я всегда ощущал себя немного евреем.

— Не любите ракообразных и немецкую оперу?

— Я про духовный аспект.

— Келлер, вы же профессиональный убийца!

— Это не значит, что я в Бога не верю. Я, может, даже лучше вас знаю историю вашего племени и Писание.

— Тогда чего якшаетесь с этой тронутой ведьмой?

— Она не тронутая.

— Только не говорите, что верите ее вздору.