Я видел этого человека — даже в старости он оставался высок и строен, седые волосы шли к его загорелому, почти коричневому лицу, карие глаза не утрачивали блеска.

На каком-то собрании, где Н. (назовем его так) расхвастался уже перед бывалыми фронтовиками и предложил отдать в какой-то районный музей свою старую шинель, Николай Иванович не выдержал:

— Друг ты наш боевой, — сказал он не без ехидства, — ведь шинель в музее — это уже святая реликвия, но твоя-то шинель, по-моему, от меридиана Казани ближе к фронту не была?

У Н. округлились глаза, он беспомощно и смешно вытянул губы, силясь что-то сказать, но так и не произнес ни слова. До сей минуты не знал он, что один из проницательных журналистов навел в архивах справки и выявил, что искусный рассказчик множества боевых историй всю Отечественную просидел в райвоенкомате в Татарии. Делал очень нужную работу, даже на фронт просился — до того, как увидел первых раненых фронтовиков, а потом уж никуда и не просился…

Однажды, еще когда была жива бабушка, а я ходил в школу, дед прочитал в «Правде» заметочку из Калинина: токарь-расточник Василий Петрович Щепкин обучил своей профессии тридцатого ученика…

Дело было в пятницу вечером, я пришел на выходные к деду и бабушке. Помню, включил телевизор, а бабушка Аня устроилась в своем любимом кресле напротив, приготовив вязанье. Дед с газетой уселся на диване. И вдруг он что-то забормотал себе под нос, потом вскочил, взволнованно прошелся перед нами по комнате.

— Нет, ты смотри, что делается! — сказал он громко и хлопнул газетой по своей ладони. — Щепкин Василий Петрович! Токарь-расточник! Наставник!

Бабушка из-под очков посмотрела на него внимательно, отложила вязанье.

— Твой Вася Щепкин? Тот ефрейтор? — почти шепотом спросила она.

— Он! Он! Мой Вася Щепкин! Он же был из Калининской области! Только отчества его я не помню. Петрович! Василий Петрович! Почему бы нет?

Я даже выключил телевизор.

— Из Восточной Пруссии, деда, этот Вася Щепкин, да, деда? — спросил я.

— Верно, внучек, из Восточной Пруссии!..

Ефрейтор Вася Щепкин, Василий Петрович Щепкин, — это он на восточно-прусской земле вместе со своим взводным Николаем Крылаткиным ворвался в подвал каменного дома, откуда били по нашим наступавшим войскам три немецкие пушки. Это он раскроил череп фашисту, стрелявшему в деда. И это он с последней противотанковой гранатой подобрался к фашистской самоходке «фердинанд», расстреливавшей в упор старый дом, занятый взводом Николая Ивановича…

Много еще было разных дел, в которых храбрость и смекалку проявил ефрейтор Вася Щепкин. После Восточной Пруссии дед потерял из виду своего боевого друга, ждал, что вот на какой-нибудь новой встрече однополчан из рагулинской дивизии наконец увидит и обнимет его. Но годы шли, а Вася Щепкин не объявлялся.

На телеграмму в Калинин Василий Петрович Щепкин ответил телеграммой-молнией, а в первую же субботу уже сидел у нас в обнимку с дедом — веселый, быстрый в движениях пожилой мужчина с наголо бритой головой, шутливо называвший себя «Фантомасом».

— Вася, Вася… вот ты каким стал, друг мой сердечный!.. — повторял Николай Иванович умиленно. — Но где же твои кудри, Вася, ведь я б тебя без кудрей на улице не узнал.

— Дурные кудри покинули умную голову, — шутил Василий Петрович, а сам тоже внимательно разглядывал деда. Вздохнув, глубокомысленно изрек: — А ты — молодец, сохранился. Даже глаза твои рассиние ничуточки не потускнели. Ей-бо, молодец!..

Бывший ефрейтор Щепкин на несколько лет был старше своего командира взвода, но на «заслуженный отдых» они вышли в один год. И бравый старый солдат, не утративший живости характера, приехал к деду в Москву на День Победы да так и остался у него почти до конца лета. Я был у родителей, когда Василий Петрович с легким дорожным чемоданчиком, лучезарно улыбаясь, появился на пороге квартиры. Он будто впервые оглядел так понравившийся ему «синий зал», покрутил своей наголо бритой головой:

— Д-да-а, хорошо устроился ты в этом раю, лейтенант, ей-бо, хорошо!

Он привык называть своего взводного по тогдашнему воинскому званию, не желая знать, что в запас и в отставку дед ушел капитаном. Но надо было слышать, сколько уважения и доброй солдатской любви звучало в обыкновенном слове «лейтенант», которым чаще всего называл Николая Ивановича ефрейтор Щепкин!..

И дед молча улыбался, синие глаза его добродушно прищуривались — он безмерно радовался присутствию верного боевого друга и, наверное, все еще видел его тем бесшабашно удачливым, находчивым и бесстрашным бойцом из сорок четвертого года, каким вспоминал целых три десятилетия до первой послевоенной встречи.

Меня восхищала их предупредительность друг к другу и манера «зацепить» приятеля на какой-нибудь мелочи. Не раз в присутствии кого-нибудь из нас Николай Иванович вдруг прикладывал ладонь к «босой» голове Василия Петровича и говорил протяжно:

— Вася, Вася… где же твои русые кудри?

Похоже, он просто не мог привыкнуть к тому, что друг его сбрил свои заседевшие волосы.

Как оказалось, тот приезд ефрейтора Щепкина к взводному Крылаткину стал их последним свиданием. Дед только что оформил пенсию, получил бессрочный пропуск на свое предприятие и пригласил Василия Петровича в родной цех. Кстати, начальником его стал один из бывших учеников деда — Петр Михайлович Нестеров, человек небольшого роста, необычайно подвижный, блестящий рассказчик и балагур. Он с отличием окончил профессионально-техническое училище, стал сменщиком Николая Ивановича на его огромном карусельном станке, а потом заочно окончил институт, Академию народного хозяйства. Под его руководством прошла полная реконструкция этого «завода в заводе», как называли цех в коллективе, сократилось число работников — по насыщенности автоматикой, роботами, ЭВМ предприятие заняло одно из первых мест в Москве.