Обратно его доставил тот же автобус с тем же кондуктором, ворчавшим по поводу глупости начальства, и с тем же водителем, который проехал почти весь маршрут на второй передаче. Выйдя у железнодорожного вокзала, Смайли направился к молельному дому из красного кирпича. Деликатно открыв готической формы дверь из покрытых густым слоем охры сосновых досок, он вошел внутрь. Пожилая женщина в фартуке начищала тяжелый медный подсвечник, свисавший по центру главного прохода. Выждав с минуту, он тихо подошел к ней и спросил, где найти преподобного. Она указала на дверь ризницы. Подчиняясь ее немому жесту, он подошел к двери, постучал и стал ждать. Ему открыл высокий мужчина в воротничке священника.

— Я из «Христианского вестника», — негромко представился Смайли. — Не могли бы мы поговорить?

Мистер Кардью вывел его через боковую дверь в небольшой огород, тщательно возделанный, с ярко-желтыми, посыпанными песком дорожками между пустовавшими сейчас грядками. Воздух был свеж, но светило солнце. День выдался прохладный и все же на редкость приятный. Миновав огород, они вышли на луг. Несмотря на прошедший ночью дождь, земля под ногами оставалась смерзшейся, трава еще не пробивалась. Они шли рядом, разговаривая на ходу.

— Вообще-то это старое зимнее пастбище, и принадлежит оно школе. Но нам позволяют летом проводить здесь праздники. Очень удобно.

Кардью казался человеком нетипичным для своего сана. Смайли с детства привык относиться к клерикалам с недоверием и ожидал встретить фигуру более аскетическую, строгую и склонную к высоким оборотам речи.

— Меня прислала мисс Бримли, главный редактор, — пояснил Смайли. — Миссис Роуд была нашей подписчицей, ее семья читала наше издание со времени его основания. Они стали почти что родней для нас. И нам хотелось бы написать некролог с упоминанием ее работы на благо церкви.

— Понимаю.

— Я уже беседовал с ее мужем, но для нас важно выделить самое главное.

— Что он вам сказал?

— Посоветовал побеседовать о ее работе с вами. В особенности о ее участии в помощи беженцам.

Какое-то время они шли в молчании, а потом Кардью заговорил:

— Она приехала с севера. Из окрестностей Дерби. На севере ее отец был важным человеком, можно сказать — богатым. Хотя деньги никак не повлияли на его характер.

— Я знаю.

— С ее семьей я знаком многие годы, хотя порой мы подолгу не виделись. С отцом я встречался перед похоронами.

— Что бы я мог написать о ее работе для церкви здесь, ее роли в вашей общине? Могу я, например, упомянуть, что ее здесь все любили?

— Видите ли, — ответил Кардью по некотором размышлении, — мне кажется, подобные фразы в газетных материалах не совсем уместны, мистер Смайли. Ни о ком нельзя сказать, что его любили все. Даже о покойнике.

Его северный выговор стал при этих словах чуть заметнее.

— Тогда как мне это сформулировать? — настаивал Смайли.

— Не знаю, — ответил Кардью почти равнодушно. — А когда я чего-то не знаю, то предпочитаю не высказываться. Но если уж вы так хотите знать мое мнение: я никогда не встречал ангелов, и Стелла Роуд к их числу тоже не относилась.

— Но разве она не была одной из самых заметных фигур в работе с беженцами?

— О да, была. Безусловно, была.

— И не стремилась подключить к этой деятельности других? Внести свою лепту тоже?

— Конечно. Она была неутомимой труженицей.

Какое-то время они снова шли молча. Тропа вела через луг под гору, а потом сворачивала вдоль ручья, почти скрытого от глаз кустами можжевельника и боярышника, в изобилии растущими на обоих бережках. По другую сторону ручья высились стволы облетевших вязов, за которыми уже виднелись знакомые очертания Карна.

— Это все, о чем вы хотели меня спросить? — внезапно повернулся к Смайли священник.

— Нет, — ответил Смайли. — Нашего редактора очень обеспокоило письмо, которое она получила от миссис Роуд буквально в день ее смерти. Это было нечто вроде… прямого обвинения. Мы передали письмо на рассмотрение полиции. Мисс Бримли чувствует себя в известной степени виноватой, что не смогла помочь ей. Это совершенно лишено логики, как может показаться, но тем не менее. Мне бы очень хотелось иметь возможность заверить ее, что смерть Стеллы Роуд и то письмо никак не были связаны между собой. Это вторая цель моего приезда сюда.

— Кого она обвиняла?

— Своего мужа.

— На вашем месте я бы смело заверил мисс Бримли, — сказал Кардью медленно, но с особым нажимом, — что ей совершенно не в чем себя упрекать.

Вечер понедельника. Примерно в то же время, когда Смайли вернулся в гостиницу после беседы с мистером Кардью, Тим Перкинс — староста корпуса Филдинга — собрался уезжать от миссис Харлоу, которая давала ему уроки игры на виолончели. Это была добрая женщина, хотя и страдавшая легким неврозом, и ее огорчал чем-то явно встревоженный вид ученика. Он был самым талантливым из всех ее питомцев в Карне, и она его искренне любила.