Это была Елизавета Баденская. Внешность ее утвердила императрицу в ее выборе и привела в восторг юного великого князя, сердце которого не могло сделать лучшего выбора. Действительно, Елизавета соединяла в себе все чары. Ослепительный цвет лица, свежий, как розы, белокуро-пепельные волосы, спускавшиеся на плечи алебастрового цвета, талия сильфиды, черты лица, одушевленные умом и чувством, большие голубые глаза — все в ней привлекало и очаровывало взоры.

Страстно влюбленный в свою прекрасную юную подругу, Александр нашел в ее приятной беседе, в ее просвещенном уме, в нежности, которую она питала к нему, — все, что могло облегчить ему тяжелое существование, наставшее для него со смертью императрицы Екатерины и восшествия на престол его отца.

Долгие нравственные страдания исказили и ожесточили характер несчастного Павла I, от природы одаренного умом живым и проницательным, сердцем чувствительным и великодушным. Несчастная склонность к подозрительности, чрезвычайная его раздражительность, долго сдерживаемая пассивным подчинением, — вышли из всех границ при достижении Павлом высшей власти. Со временем эти отрицательные свойства лишь усилились; и в те минуты, когда благодаря им можно было опасаться всего, и когда собственная семья государя искала самозащиты, — в эти минуты один Великий князь Александр, умевший противопоставить почтительную твердость часто прихотливым требованиям императора, — мог порой успокаивать его ум, пораженный неисцелимой болезнью. Снедаемый пламенным и подозрительным воображением, вечно представлявшим ему опасности и тайных врагов, несчастный монарх сам был злейшим своим врагом; в конце концов он сам стал жертвой своих мрачных опасений.

Ссылки приняли ужасающие размеры. Террор царил повсеместно — при дворе, в столице, в армии и даже в самых отдаленных провинциях государства. При самом осторожном поведении никто не мог считать себя в безопасности от доноса; никто не мог рассчитывать на следующий день. Прибытие императорского курьера в отдаленную местность всех повергало в ужас; каждый с содроганием спрашивал себя: «Не обо мне ли роковой приказ?» — и каждый уже видел мысленно кибитку, которая унесет его в сибирские пустыни [2] . Невольное упущение в строгом этикете или в предписанной императором форме, самая незначительная небрежность в военной службе, — этого было достаточно, чтобы навлечь на себя кару ссылки, и Сибирь населялась людьми с громкими именами. Среди находившихся в то время в Петербурге знатных иностранцев граф Шуазель-Гуфье, бывший ранее посланником в Константинополе, осыпанный милостями императора Павла, не знавшего пределов своей щедрости, внезапно получил приказ удалиться в дарованные ему государем литовские поместья и в двадцать четыре часа покинуть Петербург. Не постигая вызвавших его опалу причин, граф Шуазель послал своего сына попросить паспорт у графа Палена, в то время петербургского губернатора. Пален был на параде; он вскоре возвратился. Увидев графа Шуазеля, он оттолкнул лакея, подошедшего, чтобы взять его шляпу и портупею, и, взволнованный, воскликнул: «Дорогой граф, я в отчаянии от того, что с вами случилось; это невыносимо, такой порядок вещей не может продержаться, пора с этим покончить». — Несмотря на свою крайнюю молодость, граф Шуазель был поражен такой неосторожной речью и больше всего тем выражением, с которым были произнесены эти замечательные слова. Восемнадцать месяцев спустя Павла уже не было в живых! Быть может, при этом будет уместно познакомить читателя с тем глубоко скрытным человеком, который сыграл в этом заговоре роль настолько важную, что с достаточным основанием можно считать его единственным его виновником. Курляндский дворянин Пален в ранней молодости вступил на русскую службу и в царствование Екатерины II достиг чина генерал-майора. Благодаря протекции фаворита Зубова он получил место гражданского губернатора в Риге. Вскоре после своего восшествия на престол император Павел был проездом в Риге, остался доволен Паленом и перевел его в Петербург. С поспешностью, характеризовавшей все его шаги, Павел наградил нового своего любимца целым рядом должностей, поместий и милостей; назначил его шефом гвардии, губернатором Петербурга; пожаловал ему высшие ордена империи и подарил значительные поместья в Курляндии, ею отчизне. Пален устоял против всех этих милостей. Он сохранил тайные сношения с Зубовыми, своими прежними покровителями, и сообща с ними замыслил погубить щедрого государя, так возвысившего его в государственной службе. Причину такой черной неблагодарности следует искать в безнравственном характере Палена: большой любитель жизненных услад, притом — плохой офицер, он изнемогал под тягостью военной службы, которой обременял его император, а также подробных рапортов, которые он ежедневно должен был представлять ему о частной жизни, действиях и разговорах петербургских жителей.

Столь же осторожный, как и вероломный, Пален стремился возможно меньше подвергаться риску в заговоре и выступать лишь с величайшей осмотрительностью; поэтому он привлек к своему предприятию друзей, которые могли обеспечить успех его замысла. Платон Зубов, отъявленный враг Павла I, которому государь этот имел неосторожность оставить несметные богатства, приобретенные в предшествовавшее царствование, представился Палену наилучшим орудием для заговора, который открывал ему возможность удовлетворить чувства личной ненависти. Притом, Зубов, долго остававшийся в милости, сохранил много связей; а брат его, Валерьян, всегда был окружен людьми без принципов и нравственности, способными содействовать всякого рода преступлениям и покушениям.

Пален, почти уверенный в готовности Зубова оказать ему содействие, сообщил ему о своем желании вступить с ним в переговоры; а для того, чтобы император дозволил ему вернуться из его поместий, где он жил в изгнании, он посоветовал ему выразить мнимое желание вступить в брак с дочерью Кутай сова, другого любимца Павла, который этого ничтожного турецкого раба, своего цирюльника, внезапно сделал одним из главных сановников империи, возвел его в графское достоинство и осыпал милостями. Кутайсов вскоре получил письмо от Зубова, просившего руки его дочери.

Вне себя от радости, он тотчас отправился с этим письмом к императору, бросился к его ногам и стал молить не ставить препятствия счастью его дочери, — не отказать Зубову в разрешении вернуться в Петербург. Павел охотно согласился исполнить желание своего любимца и заметил, что просьба Зубова была единственной его разумной мыслью во всю его жизнь. Тогда Зубов окончательно договорился с Паленом. Последний без труда привлек на свою сторону часть гвардии, ибо, к несчастью, Павел обременял утомительной службой, резкими выговорами и строгими наказаниями этот полк, давно уже привыкший к тому, что в России дворцовые перевороты совершаются без пролития крови.

Истинный план заговора, по уверению заговорщиков, не простирался до лишения императора жизни; предполагалось, по их словам, заставить его подписать акт отречения, по которому он соглашался бы передать корону наследнику престола, Великому князю Александру, предоставив себе право избрать свое местопребывание в окрестностях Петербурга, или в какой-либо провинции империи, или за границей, — в той стране, где он пожелал бы поселиться.

Пален с другими заговорщиками ясно сознавал, что невозможно было лишить обширное государство его главы, не заручившись для него преемником. С другой стороны, зная благородный характер Александра, они не надеялись, чтобы он согласился принять регентство; между тем необходимо было прийти на помощь нации, которую Павел не уважал в достаточной степени и к которой, благодаря своему пылкому воображению, он относился с чрезвычайной строгостью. Пален понял, что единственное средство достигнуть цели состояло в том, чтобы посеять разногласие среди императорской семьи, — между отцом и детьми, между супругом и супругой, и, в конце концов, привести подозрительного императора к роковой мере — к несправедливым, жестоким преследованиям собственной семьи.

Между тем один из заговорщиков, мучимый угрызениями совести, быть может, страшась последствий столь преступного предприятия, не желая выдать своих сообщников, анонимным письмом [3] предупредил императора о заговоре. Встревоженный Павел тотчас призывает Палена. Последний, заранее обдумав свои коварные ответы, с невозмутимым хладнокровием предстает перед своим повелителем; без малейшего волнения выслушивает все внушенные недоверием, тревогой и гневом речи Павла, которые могли бы заставить одуматься другого, менее закоренелого преступника. При словах императора: «Против меня составляется заговор, и вы, петербургский губернатор, — вы этого не знаете?» Пален отвечает: «Простите, Ваше Величество, я не только о нем знаю, но сам к нему принадлежу.» При этих изумительных словах на лице императора одновременно отразились мучительная тревога, сомнение и удивление.