Что бы в эту ночь, с 3 на 4 июля, ни делал Ватутин, он все время думал: а что предпримет Манштейн, когда поймет, что день и час наступления его войск раскрыты и он уже лишен основного своего козыря — внезапности? Не двинет ли он войска в другом направлении?..

«Нет, — отвечал себе Ватутин, — не смогут гитлеровцы перестроиться на ходу. Их заставят наступать тысячи тонн военных грузов, которые они скопили за линией фронта. Для того чтобы перебросить все эти грузы, всю военную технику на новое место, потребовались бы месяцы. Немцы должны были наступать из Томаровки, и они, конечно же, были там под градом артиллерийского обстрела. Не может быть иначе!»

В 3 часа ночи Ватутин приказал армиям Чистякова и Шумилова повторить артиллерийскую контрподготовку и особенно сильный удар нанести по понтонному мосту, который гитлеровцы начали наводить через Дон. По этому мосту должны переправляться «тигры»… Затем отдал распоряжение генералу Красовскому нанести удары по аэродромам врага.

И опять загремели орудия.

Эскадрильи бомбардировщиков поднялись в воздух и легли на боевой курс.

Наступал рассвет. Ватутин наблюдал, как светлеет на востоке небо. Скоро утро… Скоро можно будет в бинокль увидеть позиции гитлеровцев, и тогда станет ясно, что эта ночь дала нам и что отняла у врага.

И вот показалось солнце, вся степь засветилась. Какое ясное и чистое наступило утро! Серебристой рыбой заблестела река, на далеком холме все отчетливее вырисовывается водяная мельница, и небо безоблачно. В его глубине за легкой, чуть видной тенью густеет свежая могучая синева.

Ватутин запросил армии: что сообщила разведка? Разведка еще не вернулась.

Ничего не поделаешь, надо ждать!..

И вот звонок. Ватутин взял трубку, услышал напряженный голос генерала Чистякова:

— Товарищ командующий?.. Докладываю…

— Ну!.. Ну!..

— Гитлеровцы понесли огромные потери. Побито много техники. Уничтожено двадцать артиллерийских батарей. Еще пятнадцать наблюдательных пунктов. Много танков. Мост через Дон разрушен… Потери людьми пока установить нельзя, но, очевидно, потери немалые…

— Очень хорошо! Очень хорошо, Иван Михайлович!.. Но держите войска в боевой готовности. Враг все-таки будет наступать!

Он поглядел на часы: уже утро, пятый час, а противник молчит. Неужели его обманули?

И в эго мгновение до него донесся глухой грохот артиллерийской стрельбы.

Ватутин прислушался.

— Вот когда они начали артподготовку! Мы не ошиблись!.. — И, стукнув рукой о стол, он повторил: — Мы не ошиблись, черт возьми! Им уже не удастся расстроить нашу оборону и вывести из строя нашу систему огня. А это — главное!..

Так началось сражение на Курской дуге. Гитлеровские войска упорно шли навстречу своей гибели.

В этот день генерал Ястребов и начальник штаба дивизии полковник Потапов убедились на опыте, как прав был Ватутин, когда требовал, чтобы до мельчайших подробностей они продумали план обороны дивизии.

Дивизия оказалась на участке, где немцы предприняли наисильнейший натиск.

За два дня боев китель да и лицо генерала покрылись пороховой копотью и пылью. А у полковника Потапова в усах застряли комочки желтой глины, но он этого и не замечал.

Он под огнем переходил из полка в полк, и везде у него находилось дело. В одном месте надо было спешно перегруппировать силы, в другом — заменить раненого командира, в третьем — просто помочь советом или словом ободрения. Замполит Карасев, раненный в голову, не уходил в тыл. Ему сделали перевязку, и он остался в дивизии.

Уже было отбито девятнадцать танковых атак врага, в которых участвовало по сто пятьдесят — двести машин.

Несмотря на то что первые танки обычно попадали на мины и подрывались, их тотчас же обходили другие. Когда же и этих поражала противотанковая артиллерия, на позиции набрасывались эскадрильи «юнкерсов», и вслед за ними надвигалась третья волна «пантер» и «тигров».

Казалось, перед ними уже нет ничего живого, но из сплошной мглы еще не осевшей от взрывов земли вырисовывались советские танки. Десять… двадцать… пятьдесят…. восемьдесят… сто… Тщательно замаскированные, зарытые в землю так, что над поверхностью возвышались одни башни, они в упор расстреливали прорывавшиеся машины.

Вслед за нашими танками с этих, как будто уже уничтоженных, рубежей огонь открывали и противотанковые пушки, и один за другим «тигры» загорались, а вражеская пехота пряталась во ржи и гибла там.

В небе быстрой каруселью кружили самолеты. «Миги» дрались с «мессершмиттами», прикрывавшими «юнкерсов». Стучали автоматические пушки, и время от времени, не завершив полета, самолет срывался в отвесное пике, и когда это был вражеский, в окопах кричали: «Ребята, еще фрицу капут!..», а когда наш — отворачивались, чтобы не видеть, как самолет ударится о землю.