Да, папа у нас такой. Он может.

Мы еще немного поговорили, но тревога за сестру не пропала. Родители не предполагали, насколько все с ней серьезно, я и сама не предполагала. Лишь только догадывалась. И чем скорее я выберусь отсюда, тем скорее займусь ее проблемой с аурой. А для этого надо поправиться. Прав был доктор, мне нужно спать. Но пока здесь творятся такие вещи и тени страшные по больнице разгуливают, я спать не смогу. А значит, нужно от них избавиться. Вот только как?

К моему величайшему удивлению, Василь Петрович переговорил с лечащим врачом Маринки. Вообще, этот тип таким противным оказался. Когда зашел в нашу палату, к бедной девочке даже не подошел. Осмотрел бабу Дусю, у Ольки послеоперационный шрам проверил, а Маринку, словно не заметил.

— Ой, Вадим Викторович, а что это у вас? — вдруг спросила Олька, глядя на руку доктора, на которой очень характерные следы были видны.

— Кошка поцарапала, — буркнул он и поднялся.

Ага, знаю я эту кошку. Метр шестьдесят восемь, блондинка, поправка, вынужденная блондинка, серо зеленые глаза и когти на руках, которые я просто жажду обстричь. Черт, опять забыла маме маникюрный набор заказать.

А то, что мой предполагаемый убийца и есть этот плюгавый докторишка, настоящий сюрприз. И возникает вопрос: «Какого хрена он до мне докопался?» Не поверю, что маньяк, не поверю, что всех в реанимации душит подушками, но я ему явно не нравилась. Да и он мне тоже. У него ауры не было вообще. А это верный признак, что с доктором что-то очень не так. Вот сейчас и проверим, насколько.

— Эй, любезный, а девушку проверить не хотите?

— Это ты мне? — удивился доктор. Повернулся, улыбнулся даже, а как в глаза посмотрела, поняла. Гад. И чувства у него такие же гадкие. И на ты обращается. Фу, мы даже не знакомы.

— Тебе.

Само вырвалось, честно-честно. А этот глазами своими злыми просверкал и двинулся ко мне.

— Как ты со мной разговариваешь, малявка? Я — доктор.

— Да ради бога. Только девушку посмотри… те.

Он постоял еще секунд тридцать, поскрежетал зубами, но к Маринке подошел.

— И что на тебя нашло? — спросила Олька, когда гад покинул палату.

— А что не так? — прикинулась дурочкой я. А она развивать тему не стала. Одна Маринка меня поняла. И когда соседки ушли, к Ольке родственники приехали, а баба Дуся на процедуры отправилась, Маринка заговорила.

— Спасибо.

— Давно ты здесь?

— Почти месяц.

— Ничего себе. Так долго? А что за диагноз?

— Воспаление легких — было. Но оно не проходит. Меня лечат, лекарства, уколы, капельницы. И вроде легче становится, а через пару дней опять. Ночью, думала все. А сегодня дышать могу.

— Ничего. Ты на меня глянь. Вся забинтована, мозги набекрень, до туалета еще неделю добраться не смогу и, если честно, я вся чешусь. Подозреваю, что в моем матрасе клопы проживают.

— А хочешь, помогу.

— Клопов прогонишь?

— Нет, у меня средство есть, брат принес. Что-то вроде антисептика и пенки для умывания в одном флаконе. Брызнешь на кожу, салфеткой протрешь и вроде чистая.

— А давай, попробуем, — согласилась я. Тем более, что в палате никого. Маринка тяжело спустилась с кровати, пошатнуло, ухватилась за тумбу, но устояла.

— Ох, давно же я не ходила. Все лежу и лежу. И голова кружится, — несмело улыбнулась она. А когда дошла до моей кровати, ее снова шатнуло, и она за протянутую руку уцепилась.

У меня в груди закололо так, словно сердце кто-то сжал невидимой рукой. А затем, горячая волна по телу прошла, настолько мощная и сильная, что я почти отключилась. Единственное, что успела увидеть в этот момент, ауру Маринки, которая стремительно возвращала свой природный желтый цвет. И что там говорилось о желтом?

Когда желтый больше на золото похож, то такие люди крепки здоровьем, редко волнуются и легко учатся, а еще дружелюбны и очень заботливы, но при этом застенчивы, скромны и немного наивны. Хороший цвет, хорошая Маринка, только, похоже, она поправилась за мой счет. И счет этот, кажется, для меня неудачный.

Я слышала, что кто-то бежит, кто-то кричит, меня куда-то везут, и опять достает этот невыносимый пищащий аппарат. Так и хотелось открыть глаза и звездануть по нему чем-нибудь тяжелым. Например, уткой, с которой я почти сроднилась. Жесть. И мерзость. А еще страшно очень. Я вроде все слышу, чувствую, уколы, прикосновения, холод и жар одновременно, а пошевелиться не могу. И не мертва, и не жива. Быть может, именно так себя чувствуют люди в коме.

Я, то уплывала куда-то в сознании, то возвращалась. И тогда слышала что-то непонятное. Какое-то шипение, шуршание, что-то. В один момент поняла, что в комнате не одна. Это он за мной пришел. Вот только на этот раз ничего сделать не смогу. Совсем ничего.

— Маленькая ведьма, ты забрала мою еду. Но ты вкуснее, настоящий деликатес. Я заберу тебя. И никто ничего не узнает, — раздалось над ухом. Хотела бы ответить, а еще лучше звездануть уткой и его тоже, но продолжала лежать как бревно и ждать смерти. Спасение сейчас мне вряд ли грозило. Эх, не долгая же у меня была жизнь. Всего семнадцать лет. И что я видела-то? Да ничего. Даже на море не побывала, и на выпускном. И свидания настоящего у меня не было. Ромка не в счет. Так и не узнала, как же так вышло, что здесь оказалась, и какого черта в блонди перекрасилась. А главное, когда успела-то? Эх.