Она почти влетела в комнату парня, как только он открыл, и уставилась на него, не в силах произнести ни слова. Боги, что она здесь делает? Какие ответы собирается найти? У мальчика? У подростка?

— Леди Мэл? С вами все в порядке?

— Простите, меня. Я кажется, немного не в себе, — пролепетала она, сжимая в руке все тот же злополучный браслет.

— Мой отец обидел вас? Он сделал вам больно? — неожиданно воскликнул мальчик, но то, как полыхнули в этот момент его глаза… она вздрогнула и по-новому посмотрела на него. Нет, этот мальчик уже не ребенок, да он даже не мальчик.

— Нет, все в порядке, — нервно улыбнулась она.

— Точно? Если он причинит вам зло, если он хоть посмеет…

— Дэйтон, я люблю вашего отца, я — его жена. Все, что происходит между нами, касается только нас.

— Я понял, — помрачнел он, под ее строгим, немного наставленическим взглядом.

— Простите, что побеспокоила вас. Я хотела прояснить один момент, но немного ошиблась адресатом. Простите.

Дэйтон проводил девушку тяжелым взглядом, зря он так отреагировал, если она раньше и не замечала, то теперь точно поняла.

Она хотела еще что-то сказать, но посмотрела на него и промолчала. Сегодня было слишком много неожиданных открытий, которые вымотали ее, заставили сомневаться даже в себе и делать глупости. А ведь единственный с кем она хотела и должна была поговорить — это ее муж, человек, задолжавший ей ответы.

Он пришел через час, когда она уже успокоилась. Вошел в комнату на цыпочках, ожидая, что она еще спит, хотел пробраться в постель, поцеловать ее, сонную и продолжить с того самого момента, где они закончили вчера. Но она не спала, кровать оказалась заправлена, а она сама… что-то в ней было не так и определенно ему не понравилось.

— Что-то случилось?

— Ты мне скажи.

— Сказать что?

— Что это такое?

Он посмотрел на непонятно откуда взявшийся в ее руках браслет, о котором он и думать забыл, затем перевел взгляд на нее и понял: «Она знает». Помрачнел, тяжело сел на кровать, где еще недавно он был так счастлив, и уставился куда-то в пустоту.

— Это браслет, который Маргарет Колвейн подарила Солнечному королю.

— И как он оказался у тебя? — напряженно спросила она.

— Ты знаешь.

Мэл глубоко вздохнула, на нее вдруг словно навалилась огромная стотонная глыба.

— Я не просила…

— А что бы изменилось, если бы я сказал? — зло бросил он. — Ты бы разлюбила меня?

— Я не просила всего этого…

— Единственная во всем мире, — почти расхохотался он. — Я полюбил женщину, единственную во всем Арвитане, которая не хотела бы быть женой Солнечного короля. Но ты стала ею.

— Я не просила… — выдохнула она, а затем не менее обвиняющее посмотрела на него, — ты знал, знал, что моя мать говорила о тебе. Богиня, она же о тебе говорила! Всегда, даже на смертном одре она предупреждала меня…

— Неужели ты думаешь, что когда-нибудь я смогу причинить тебе вред?

— Но ты боялся этого, ты сам говорил это Андре…

— Подслушивала?

— Я тебя искала, а ты не почувствовал, наверное, потому что был слишком увлечен, убеждая друга, что я не должна ничего знать. И как долго ты собирался скрывать? О, Пресветлая, да я же не первая. Сколько у тебя их было? Четыре? Я четвертая.

— Ты — единственная. Я никогда их не любил.

— А они? Они наверняка тебя любили?

— Мы спорим о мертвых? Мы серьезно спорим о мертвых?

— А о чем нам еще спорить? О том, что ты лгал мне? О том, что обманом заставил выйти замуж? О том, что я теперь какая-то чертова королева? Я не хочу быть никакой королевой. Ведь можно же как-то отказаться, расторгнуть этот нелепый брак…

— Нелепый брак?! — взревел Александр, и вдруг стал таким страшным, таким пугающе страшным, что она закрыла лицо руками, хотела заткнуть еще уши, и сердце и душу. — Я никогда не позволю тебе уйти, слышишь? Никогда!

Это было чудовищно. Чудовищный разговор, чудовищное непонимание и пропасть, огромная пропасть, которая вдруг возникла между ними. Как так случилось? Ведь они оба еще недавно были так счастливы, вчера, в этой самой комнате она ощущала себя самой счастливой на свете, а сегодня самой несчастной. Но хуже всего, что он не пришел ночевать. Зато приходили по очереди Мэдди, Уилл, Андре, но она не хотела никого видеть. Всю ночь она ходила из угла в угол, пытаясь примириться с собой, с ним, со своим положением и никак не могла. Она никогда не хотела никем править, а просто хотела жить рядом с любимым человеком, лечить людей, возможно, когда-нибудь открыть свою практику, родить детей, прожить свою обыкновенную простую жизнь. И что теперь? Ее мечта о простой жизни разрушена и кем? Ее собственным супругом.

Всю следующую неделю они оба и не жили вовсе. Александр приходил к ее двери, сидел на полу до рассвета и был не в силах войти. Ему казалось, что все разрушено, что он сам, своим гневом, несдержанностью все разрушил. Она испугалась, закрылась, и теперь даже не смотрела на него. Впрочем, встречались они тоже не часто. Она предпочитала и завтракать, и обедать и ужинать в своей каюте, или у Мэдди, иногда у Уилла, а ему доставалась только ночь, когда он мог приходить к каюте, иногда чувствовать ее и надеяться, что когда-нибудь она ему откроет.