– Попробуйте, – улыбнулся Семен Ладушкин. Его благородное тонкое лицо с печальными глазами, подернутыми восточной дымкой, неприятно исказилось, являя собравшимся подлинный облик бандита. Не выпуская гранаты, Ладушкин погладил себя по окладистой бороде. – Может, и возьмешь. Это как посмотреть. К ангелам-то вместе полетим.

Он сел на подоконник и перебросил ноги в темноту. Испуганные кузнечики притихли.

Подручные Ладушкина, не выдержав напряжения, начали подниматься с лавок и боком перемещаться к окошку. Ладушкин вновь улыбнулся прощальной улыбкой.

– Скажи мне, где Ярослав, и всем дам уйти, – хрипло сказал командир.

Ладушкин принял гранату в ослепительные зубы и показал командиру средний палец: жест, которому он научился из западного кино.

– Огонь! – заорал командир, вмиг распрямился и вскинул автомат.

Ладушкин перевалился в ночь и замелькал белым заполошным пятном. Командир, не заботясь о творившемся сзади, утвердился на подоконнике и открыл стрельбу. За его спиной разразилась буря. Пули щелкали о панцирь, мешая командиру прицелиться. Автоматчики, широко расставив ноги, крошили шайку; горницу заволокло матерным дымом, и острый запах пороха оставался после каждого выкрика. Командир занял, наконец, удобную позицию и выпустил Ладушкину вдогонку длинную очередь. Убегающее пятно замедлило движение, потом остановилось совсем, помаячило среди лопухов и рухнуло в прохладную черную зелень. Командир свалился следом. Пригнувшись, он побежал к Семену, который, когда его, наконец, разыскали в лопухах, выглядел целым и невредимым: разбойник лежал и хитро смотрел на запыхавшегося преследователя.

Подтянулись остальные; из яркого освещенного окна медленно выплывал и расползался кровавый туман. В покинутой комнате что-то чавкало и мычало; крышка подпола начала подниматься, но этого никто не увидел. Все столпились вокруг подобравшегося Ладушкина. Командир присел на корточки. Он легко хлопнул террориста по правой щеке, и Ладушкин с готовностью, не переставая улыбаться, подставил ему левую.

– Где Ярослав, паскуда? – осведомился командир.

Тем временем Ярослав Голлюбика, кряхтя и отплевываясь от мерзкой жижи, отряхиваясь от слизистых наслоений, был уже в брошенной комнате по самую грудь. Он выбирался из погреба. Упершись разлапистыми ладонями в скользкий от крови пол, он, когда командир затеял допрос, как раз подтягивался.

Ладушкин, не отвечая, добродушно прикрыл веки и снова их поднял.

– Что ты скалишься! – командир замахнулся. В замахе он скосил глаза на взрывоопасный батон.

– Ага, – кивнул Ладушкин. – Правильно глядишь.

Он что-то сделал рукой, и командир не успел ему помешать. В следующее мгновение и сам он, с подсыхающим следом от непонятой мокрицы на камуфляже, и Семен Ладушкин, и бронированные соколы специального предназначения взлетели на воздух, разделившись в полете на многочисленные фрагменты и ступени. Ярослав Голлюбика к тому моменту полностью выкарабкался из подпола и как раз шел к окошку. Взрыв заставил его отшатнуться; Голлюбика прикрыл глаза, одновременно защищая некогда русую, а ныне невнятной окраски бороду. Ладони хватило сразу на все.

– Эх, – он покачал головой, когда ударная волна, разбившись о его торс, утратила свои поражающие свойства. Ярослав присмотрелся к дыму и пламени, но ничего не разобрал. Бормоча что-то досадливое, он вернулся к отверстию, опустился на колени и позвал: – Обмылок! Вылезай, не шали. Руки на затылок.

Ответа не было. Голлюбика сунул перепачканное лицо в авангардную черноту квадрата, откуда тянуло морквой, рассолом и фиксирующими растворами. Он крикнул еще раз, на сей раз погромче:

– Обмылок! Вылезай, кому сказано!

Выждав немного, он выпрямился, поискал вокруг и нашел спички.

– Я иду искать, – предупредил Ярослав. Он спрыгнул в подпол, в самую уголовную закуску – вышеназванную моркву, квашенную капусту и картохи, откуда тотчас же послышались топот, глухие удары, звон стекла, сопровождавшиеся неразборчивыми ругательствами. Потом шум стих. Минутой позже он сменился безнадежными причитаниями: – Ушел! Ушел, сволочь! Обмылок! Если ты еще здесь, я из тебя душу выну! Тебе ли не знать!

Последовала новая пауза.

Голлюбика, проклиная проворного и сметливого Обмылка, прыгнул наружу. Он вытянул из-под ближайшего, дикого видом трупа короткоствольный автомат и пошел вон из избы. Перед умственным взором Голлюбики стояла обшарпанная ванна, до краев наполненная жирным раствором. Случись ему сейчас послушать недавние речи погибшего командира, рассуждавшего про евростандарт, он бы нашелся с ответом и мигом развеял заблуждения освободителя.

– Что за публика, – ругался Ярослав, за неимением командира обращаясь к мелким жителям перепуганного ночного мира. – Скоты. Клонируют в ванных, где спирт бодяжили. Тема для научного исследования: Ленька Пантелеев и новейшие технологии. Двойная спираль под прицелом нагана. Ванька Каин забыл вымыть руки и теперь ковыряет геном.

Приусадебная живность потерянно соглашалась.

Голлюбика прошел подлеском; око, натренированное до ястребиной зоркости, подмечало отломанные веточки, да примятую траву: ребята явились отсюда, понятное дело, опять же и машина виднеется, брошенная. Темнота не мешала Голлюбике смотреть. Водитель, конечно, не выдержал и присоединился к отряду. Неизвестно, думал ли он, что присоединится к товарищам намного прочнее, чем рассчитывал, и даже перемешается с ними структурно.

Ярослав отомкнул дверцу, надеясь, что жадный до подвига шофер не удосужился прибрать ключ зажигания. Но у шофера, видимо, сработал рефлекс, и ключа не было. Голлюбика плюхнулся на остывшее место, запустил руку под панель, рванул оттуда пучок проводов, которые были очень похожи на те, что послужили к воздушному перемещению Ладушкина в недоступное измерение.