— Какой же?

— Надписи, предупреждающие об опасности. Как на сигаретах. Вот что, Мэтт. Я просто подумал, вы хотите знать. Ваш друг покончил с собой. Хотя, полагаю, вам не слишком приятно это слышать.

— Нет, — ответил я. — Чего уж тут приятного? Но по крайней мере это избавляет меня от необходимости думать, что делать дальше.

Я смотрел телевизор, когда вдруг зазвонил телефон. По американскому кабельному спортивному каналу транслировали из Шотландии футбольную игру, или матч, как вам будет угодно, и я сидел и смотрел, как молодые парни в шортах и футболках с длинными рукавами с неиссякаемой энергией носятся по полю и проделывают невообразимые штуки. Они бегали, передавали друг другу пасы, лягались, толкались и брыкались. Счет все время менялся, и я никак не мог догадаться, кто же, в конце концов, победит.

Я убавил звук и снял трубку. Звонила Джен.

— Думаю, нам надо поговорить, — сказала она.

«Тиффани» — это самый знаменитый ювелирный магазин на Пятой авеню. Если бы я сказал какому-нибудь приятелю, что встречаюсь со своей подружкой в «Тиффани», он бы решил, что мы пошли покупать кольца. Но название «Тиффани» носит также кафетерий на Шеридан-сквер, открытый круглосуточно, и Джен выбрала его местом встречи, поскольку находилось это заведение примерно на равном расстоянии от ее и моего дома.

Я не особо торопился и дошел до метро пешком, но все равно мне пришлось подождать ее. И вот, наконец, она появилась, но не одна, а с подругой, женщиной под пятьдесят с заостренными чертами лица и подозрительно черными, явно крашеными волосами. Они подошли к моему столику, у каждой была сумка с покупками, и Джен представила свою спутницу — Мэри Элизабет. Мы кивнули друг другу, я жестом пригласил дам присесть. Джен взглянула на Мэри Элизабет, та помотала головой.

— Нет, мы не можем остаться, — произнесла Джен. Поставила свою сумку с покупками на стол, Мэри Элизабет поставила свою рядом. — Здесь вроде бы все.

Я кивнул, впал в задумчивость. И когда увидел, что никто не двигается и не произносит ни слова, понял предназначенную мне в происходящем роль. Полез в карман и достал связку ключей. Выложил их на стол. Ключи пробыли там пару секунд, затем Джен протянула руку, взяла ключи, взвесила их на ладони, потом убрала в дамскую сумочку.

Она развернулась, чтобы идти, и Мэри Элизабет развернулась вместе с ней. Но тут вдруг Джен приостановилась и взглянула на меня. А затем выпалила:

— Нет, правда, мне жуть до чего не нравится все это, и особенно — время. Прямо перед твоим юбилеем.

— Да, будет через пару дней.

— Во вторник, правильно?

— Вроде бы так.

— Мне следовало дождаться и сделать это после, — сказала она, — но потом подумала, может, тогда будет еще хуже, и…

— Все, проехали, — вздохнул я.

— Но я только…

— Проехали.

Казалось, она вот-вот разрыдается.

— Джен, — позвала ее Мэри Элизабет.

Та развернулась, двинулась следом за ней к двери и ушла.

А я остался. На столе рядом с чашкой кофе, который я заказал, но пока еще не отпил ни глотка, высились две сумки. Одна с логотипом универмага, вторая — из магазина, где продавали художественные принадлежности. Каждая была полна лишь наполовину, и Джен вполне могла нести обе. Стало быть, решил я, Мэри Элизабет она взяла для моральной поддержки.

Я пошел в собор Святого Павла на вечернюю встречу. Затем присоединился ко всей честной компании в кафе «Пламя» и сидел до тех пор, пока все не разошлись по домам. Прошел по Девятой авеню до Пятьдесят седьмой улицы, миновал свою гостиницу, дошел до Лексингтон-авеню. Свернул на Лексингтон, дотопал до Тридцатой улицы и успел как раз во время, чтобы начать расставлять стулья для полуночной встречи.

Увидел несколько знакомых лиц в зале, но никого из этих людей не знал по-настоящему. Никто выступать не хотел, и тогда женщина, председатель спросила меня, продержался ли я трезвым на протяжении девяноста дней. Я сказал, что уже выступал совсем недавно, сегодня не в настроении. Тогда она нашла кого-то другого. Они всегда находят кого-то другого.

Я просидел там около часа, выпил две чашки кофе, съел несколько печений. На выступающего особого внимания не обращал, а во время обсуждения ни разу не поднял руку. В конце подумал: может, пойти и выпить с кем-то из них, но затем решил — к черту. Прошел по Сорок второй, поймал такси и поехал в гостиницу.

Сумки с покупками стояли там, где я их оставил, нераспакованные, притулились на полу возле кровати. Я улегся спать, и они остались стоять на прежнем месте до утра. Вернувшись в номер после завтрака, я понял, что приходила горничная, постелила свежее белье, выбросила мусор из корзины. А сумки остались на прежнем месте.

Я снял трубку и позвонил Джиму.

— У меня тут на полу две сумки с покупками, — сообщил я. — Ума не приложу, что с ними делать.

— Пустые сумки?

— Наполовину полные. Там моя одежда, которая была у Джен.

— Что мне всегда в тебе нравилось, — заметил он, — так это то, что ты всегда начинаешь с главного.

Я говорил, а он слушал. Я все ждал вопроса, почему я выжидал чуть ли не сутки, прежде чем рассказать ему о том, что происходит, но он на эту тему не произнес ни слова.