Тогда Цзуру притаскивает вполне годное строевое бревно и говорит:

— Батюшка, зачем же ты бросил срубленное тобою дерево? Я взял вот его и обращу на постройку.

— Я действительно срубил это дерево, — отвечает Санлун, — но только так, как по пословице: «Опять засадил в землю срубленное дерево». Его–то ты, негодный, должно быть, и своровал.

— Верно, батюшка, — отвечает Цзуру. — И поверь, этого твоего лесу, который я своровал, хватит, пожалуй, на две–три юрты.

— Ты рубишь, а я, как малосильный, строю из готового леса! — и с этими словами он покрыл кровлею готовые юрты.

Со скотом отправлялись все три сына. Мать Рунсы, к которой Санлун был более расположен, по уходе сыновей принималась готовить обед. Для Цзасы и Рунсы она накрывала на стол как следует, а для Цзуру наливала похлебку в поганую чашку, из которой только есть собакам.

Отправляясь на пастьбу, Цзуру брал с собой по три пригоршни белого и черного камня: расставит он по горам белые камешки, и весь скот пасется сам собою; когда же надо возвращаться с пастьбы, кладет он в поясной карман свой черный камешек, и весь скот сам за ним идет.

Однажды, как обычно втроем, братья отправились со скотом на пастбище. Когда, расположившись в виду своего стада, они беседовали, Цзуру произнес:

— Пасем мы такое множество скота, а ходим совершенно голодные: давайте зарежем и съедим хоть одного теленка!

— Зарежем и съедим? — говорит Рунса. — Да ведь отец с матерью заругают нас! Никак этого нельзя!

Цзаса–Шикир сидит, не говоря ни слова, а Цзуру продолжает:

— Я беру ответственность на себя. Цзаса, поймай–ка теленка!

Цзаса поймал, а Цзуру зарезал теленка и содрал с него шкуру в виде мешка. Когда они ели мясо, кости кидали в этот кожаный мешок. Но вот Цзуру дернул этот мешок за хвост, трижды взмахнул рукой, и вдруг теленок ожил и побежал в стадо.

Когда братья вернулись со своим скотом домой и все трое вошли в юрту, то Цзуру уселся на свое место и принялся за еду, а Цзаса с Рунсой стоят.

— Цзуру ест, а вы почему не едите? — спрашивает мать.

— Мы сыты, не хотим! — отвечает Рунса. — Наш младший брат Цзуру зарезал телка и накормил нас телятиной.

Старик Санлун так и ахнул:

— Цзуру, это правда?

— Не стану говорить, что это ложь, — отвечает Цзуру.

Тогда старик схватил кнут и бросился с намерением отстегать Цзуру. Он хочет стегать, а Цзуру хватается за кнут и перебранивается со стариком.

— В чем дело, старина? — спрашивает выбежавшая на шум Гекше–Амурчила.

— Этот негодяй, — говорит Санлун, — зарезал, чертов сын, теленка. Этакая подлость! — И старик никак не может унять своего гнева.

— Ах ты, негодная заблудшая кляча, — забранилась Гекше–Амурчила. — Что же твоим телкам и счета нет, что ли? Ты сначала сосчитай телят: будто у тебя, негодного, уж так много их. А если бив самом деле съел? Эка беда! Как же ты смеешь бить моего мальчика из–за одного–единственного теленка! Похоже, что ты и всерьез думаешь, будто скот и сам по себе будет хорошо разводиться.

Старик выбегает и пересчитывает телят — все оказываются налицо. Вбегая в юрту, набрасывается он тогда на Рунсу:

— Ну, что ты за лгун? Попробуй–ка ты у меня еще раз наврать: не я буду, если я тебя не запорю до смерти.

На следующее утро все трое опять ушли со скотом, и Цзуру опять зарезал теленка. Тогда Рунса потихоньку спрятал хвост к себе за пазуху. Как и прошлый раз, они ели мясо, бросая кости в мешок; так же потом Цзуру трижды взмахнул рукой, и оживший теленок резво помчался в свое стадо.

Когда пришли со скотом домой, Рунса говорит:

— Покушаем–ка хвоста от теленка, которого зарезал наш младший братец Цзуру! — и он вытаскивает из–за пазухи хвост, на котором еще не запеклась кровь, и, присев к огню, закапывает его в золу.

— Что это значит, Рунса? — спрашивает старик.

— Младший наш братец, Цзуру, зарезал для нас телка, вот я и хочу теперь испечь телячий хвост и покушать! — говорит Рунса.

— Ну, голубчик Цзуру, — произносит Санлун, — как же это ты решился на подобную подлость?

И опять старик берет кнут и хочет отстегать Цзуру, но тот сопротивляется, хватаясь за кнутовище.

— Э, да он совсем из ума выжил! — кричит Цзуру. — Что это он на меня замахивается и лезет в драку?

В это время вбегает мать Цзуру.

— Что это ты, что это ты, старый греховодник? — кричит она.

— Вон, — говорит старик, — вон Рунса жарит телячий хвост, на котором еще не запеклась кровь. Говорит, что Цзуру зарезал теленка. Теперь сама суди: правда ли это?

— Что же ты лезешь драться–то из–за небылиц, которые плетет этот вот твой сынок? Ты лучше бы посмотрел, все ли телята?