Шрифт:
Это не мои любимые цветы, я бы скорее выбрала другие. Но когда я кладу их у подъезда Либби, уже кажется, что нужны именно они. Первые предвестники весны после долгой, лишенной красок зимы. А Джилл, когда покупала их для церковных мероприятий, говорила, что нарцисс – символ дружбы.
Друзья. Верные, преданные. Как Эми и Дана. Не то что Дана и я. Кладу цветы на землю и, склонив голову, поминаю Дану.
В квартире пахнет тостами и зубной пастой. Кружка Либби стоит на столе, в ней недопитый, еще дымящийся чай. В миске Эсме раскисли шоколадные шарики и торчит ложка. Собирая свою косметику с полки в ванной, я улавливаю запах дезодоранта Либби.
Пока я собираю вещи, женщина из полиции ходит по пятам. Замечаю: ноутбука Эсме уже нет на столе в гостиной, где я оставила его. Камешек лежит, как лежал, в моем чемодане. Он со стуком перекатывается, когда я открываю чемодан, словно эхо той дрожи, что сотрясает меня: звук надежды. Камешек, что безостановочно, неумолимо катится к цели.
Опускаю камешек в карман пальто. На обратном пути мои пальцы сжимают его, словно лепестки – открывающийся бутон.
13
Я пригибаю голову под горячими, тугими струями воды и тянусь к крану, чтобы сделать еще горячее. Задыхаюсь от пара. Под ногами пузырится пена с цитрусовым запахом.
Но все равно кажется, что ноги чистыми не становятся. Только ошпаренными. Я закутываюсь в белый махровый халат и бреду к кровати. Кажется, кожа у меня такая тонкая, что пульс вот-вот прорвет ее.
Отель хороший, сказал Хардинг. Здесь останавливаются депутаты и поп-звезды, примадонны и дирижеры из Бриджуотер-Холл. А главное, до полицейского участка всего несколько минут на трамвае.
Часы на DVD-плеере показывают половину первого. Значит, Либби уже больше четырех часов за решеткой. Достаточно, чтобы во всем признаться и чтобы лондонская полиция арестовала Серого Волка. Это пугает: значит, и тело Эми скоро найдут. Должны найти.
Я беру телефон с туалетного столика. Номера Брайана в контактах, конечно, нет, приходится искать его на сайте агентства. Цифры незнакомы, а вот мелодия, которая начинает играть, когда я набираю номер, сразу всплывает в памяти. В этом ритме когда-то слышалась привязанность, в порядке нот – потребность друг в друге. Шифрованное послание из прошлого, которое я так старалась забыть. Теперь это призыв к познанию истины.
После трех звонков трубку берет его секретарша. Отвечает веселым, оживленным голосом:
– Брайана нет, у него весь день совещания, что ему передать?
– Просто вытащите его с этого чертового совещания и дайте ему трубку.
– К сожалению, это невозможно…
– Возможно. Скажите, что дело касается его дочери.
– О господи. С ней что-нибудь случилось?
– Умерла.
В трубке слышится ее резкий вдох.
– Я скажу, чтобы он немедленно перезвонил вам.
– Нет. Просто дайте ему трубку. Я подожду.
Во рту у меня горечь, он пересох, губы слипаются. Через несколько секунд слышу на том конце линии торопливые шаги.
– Алло! Кто это? Что случилось? – Он задыхается от ужаса. – Скажите, что мои девочки живы!
– Это не твои девочки. Или не совсем твои. А вот Эми была твоя. Тебе и в голову не пришло, что речь может идти о ней?
– Что? Бет? Это ты? – Его голос переходит в рычание. – Охренела? Ты хоть соображаешь, что я из-за тебя пережил?
– Некоторое представление имею, да. Не забывай, я тоже потеряла дочь.
– Ну, блин, Бет, хватит уже!!! Ты больна. Тебе нужна помощь.
– В полиции так не думают, – говорю я, триумфально вскидывая голову.
– Где?
– В полиции. Они мне поверили. И тебе придется поверить.
Рассказываю ему о предсказании Иана, о том, как появились Либби и Эсме, о том, в чем они пытались меня уверить.
– Но это же смешно, Бет! С какой стати им придумывать такую… нелепую, чудовищную историю?
– Например, из-за денег?
Тон у меня настойчивый. Может, теперь он скажет правду насчет вознаграждения.
– Из-за денег?
– Ну да. Из-за вознаграждения.
Мой бывший переводит дыхание.
– Слизняк ты паршивый, Брайан! – рявкаю я. – Даже сейчас не хватает духу признаться, что ты его отозвал.
Он хочет что-то сказать, но тут же умолкает. Вместо проглоченных слов у него вырывается только вздох. Я жду.
– Послушай, Бет, за пять лет никто так и не объявился. Ясно было, что уже и не объявится. Пора было смириться… нам обоим. Я так и сделал… без шума.
– Ты должен был мне сказать! – ору я. – Да какого там… Ты должен был меня спросить!