– Макс.

– Что?

– Прошу тебя, затуши эту чертову сигарету.

– Господи, Бонни, да о чем ты говоришь!

Они сидели в плетеных креслах во внутреннем дворике дома Августина. Было три или четыре часа утра. В доме из стереосистемы звучала песня в исполнении Нейла Янга. Сквозь французское окно Бонни увидела на кухне Августина. Он заметил, что Бонни наблюдает за ним, и приветливо улыбнулся. Темнокожий патрульный и одноглазый губернатор стояли возле плиты, судя по запаху, они жарили ветчину.

– Полетим первым же рейсом, – объявил Макс. Он затушил сигарету и швырнул окурок в кормушку для птиц.

– А как насчет него? – Бонни покосилась взглядом в сторону кухонного окна, Сцинк в этот момент разбивал над сковородкой яйца. – Ты ведь хотел выдвинуть против него обвинения, не так ли? Посадить его в тюрьму, где он и должен находиться.

– Дорогая, сейчас не до этого. После того, как вся эта шумиха будет улажена, мы снова прилетим сюда и я позабочусь об этом маньяке. Не беспокойся.

– Но если сейчас отпустить его... – закончила фразу Бонни уже в уме.

Если сейчас отпустить его, то его уже никто и никогда не найдет. Он исчезнет в болотах, словно призрак. И так будет лучше.

Бонни и сама удивилась подобным мыслям. Что со мной? Этот человек похитил моего мужа и издевался над ним. Почему же мне не хочется, чтобы он понес за это наказание?

– Ты прав, – согласилась Бонни. – Тебе нужно как можно быстрее вернуться в Нью-Йорк.

Нахмурившись, Макс смахнул москита с руки жены.

– Это значит... что ты не летишь со мной?

– Макс, я не могу сегодня лететь на самолете. У меня болит живот.

– Прими таблетку.

– Я уже приняла, – соврала Бонни. – Наверное, это из-за поездки на лодке.

– Ничего, это пройдет.

– Да, я тоже так думаю.

Макс сказал, что снимет ей номер в отеле рядом с аэропортом.

– Ты хорошенько выспишься, – предложил он, – и вылетишь вечерним рейсом.

– Прекрасная мысль.

«Бедный Макс, – подумала Бонни, – он ничего не понял».

Отец Бонни Брукс работал в отделе распространения газеты «Чикаго трибюн», а мать занималась домашним хозяйством. У них была квартира в городе и летний домик на озере в Миннесоте. У Бонни, которая была единственным ребенком, остались смешанные воспоминания о семейных отпусках. Отец Бонни был степенным человеком, его не привлекала дикая природа Севера. Так как он не умел плавать и страдал аллергией на кровососущих насекомых, то избегал бывать на озере. Отец сидел в домике и собирал модели самолетов, особенно он любил классические германские «фоккеры». Скучное хобби отца усугублялось еще и тем, что у него были «руки-крюки», в результате чего простейшее склеивание превращалось в настоящую драму. Бонни и мать держались от него подальше, чтобы отец не мог обвинить их в том, что они мешают ему сосредоточиться.

И пока отец собирал модели самолетов, Бонни с матерью катались по озеру, окруженному лесом, в старом челнока из березовой коры. Бонни помнила эти радостные моменты – кончики ее пальцев касаются прохладной воды, а теплые лучи солнца греют затылок. Мать не умела грести тихо, но все же им частенько удавалось видеть диких зверей: оленей, белок, бобров, а иногда американских лосей. Бонни порой спрашивала у матери, зачем они купили этот домик, если отец все равно целыми днями не вылезает из него. И мать всегда отвечала: «Он точно так же вел бы себя и в Висконсине».

Бонни поступила в Северо-Западный университет и, к удивлению отца, увлеклась журналистикой. Вскоре она завела первый в жизни серьезный роман с разведенным адъюнкт-профессором, который, по его словам, получил в свое время множество премий за свои репортажи о вьетнамской войне. Отсутствие в доме профессора дипломов на эти премии Бонни по своей наивности отнесла на счет его скромности. На Рождество она решила сделать ему сюрприз, подарить оправленную в рамку его сенсационную статью о минировании гавани Хайфона. Но когда Бонни стала просматривать в университетской библиотеке микрофильмы подшивок «Сан-Франциско кроникл», в которой якобы работал ее любовник, она не обнаружила ни единой крохотной заметки, подписанной его именем. Продемонстрировав незаурядную хватку репортера, Бонни связалась с отделом кадров газеты и (использовав безобидную, но хитроумную уловку) выяснила, что ее героический поклонник никогда не был в Юго-Восточной Азии, а работал в это время в бюро «Кроникл» в Сиэтле.

Бонни Брукс действовала решительно. Первым делом она бросила обманщика, а потом заставила его уволиться из университета. Ее последующие приятели были более преданными и обходительными, и, хотя никогда не врали, все они были какими-то «незрелыми». Мать Бонни устала готовить им обеды и отклонять робкие предложения вытереть посуду. Она не могла дождаться, когда дочь закончит учебу и найдет себе солидного мужчину.

К счастью или нет, но работу по специальности журналиста найти было очень трудно. Как и большинство ее сокурсников, Бонни Брукс занималась составлением рекламных объявлений и пресс-релизов. Сначала она поступила на работу в городской департамент парков Чикаго, а затем в фирму, выпускавшую детское питание. Впоследствии эта фирма была куплена компанией «Креспо Миллз Интернэшнл», и Бонни предложили должность помощника рекламного агента. Вместе с должностью предложили и заработную плату, которую она смогла бы получать, проработав как минимум лет десять в самых солидных городских средствах массовой информации. Работа оказалась довольно простой, однако не приносила Бонни никакого удовлетворения. Кроме детского питания и хлопьев для завтрака, компания «Креспо Миллз» выпускала также пищевые пасты, арахисовое масло, батончики из овсянки с добавлением орехов и изюма, печенье, крекеры, ароматизированные кукурузные хлопья, хлебные батоны и три вида гренок. Бонни моментально разонравились все эти изделия. Все ее попытки внести какую-либо лирическую оригинальность в рекламу пресекались начальством. В один из наиболее скучных периодов работы ее заставили использовать слово «вкусный» в четырнадцати пресс-релизах, следовавших один за другим. И когда Макс Лам предложил ей выйти за него замуж и переехать в Нью-Йорк, Бонни ни секунды не колеблясь бросила свою работу.