Когда Руте было три года, мама прятала ее в огромный сундук, чтобы хозяин квартиры не узнал, что в семье есть еще один ребенок, и не вышвырнул их прочь. Она сидела в темноте, сжавшись в комочек, от ужаса не способная двинуться. Ей казалось, что она провела там целую вечность, и с тех пор страх западни снова превращал ее в беспомощного ребенка. Запаниковав, она полностью утрачивала здравый смысл. Рута принялась в отчаянии кидаться из стороны в сторону. Лабиринт коридора приводил ее только в страшные темные комнаты, за распахнутыми дверями оказывались кирпичные стены. И повсюду ее преследовал этот страшный мотив. Наконец Руте удалось найти еще одну дверь. Она взялась за дверную ручку, и тут под ней открылся люк. Рута пролетела несколько метров вниз и оказалась в затхлом подвале. Ушибленная лодыжка страшно заболела. Рута закричала от боли и досады, затем попыталась встать, но тщетно – боль была невыносимой, и она рухнула на грязный пол.

Потолок над ее головой заскрипел. Она услышала жуткое посвистывание. В голове уже не осталось никаких мыслей, кроме одной: желания выжить. Рута поморгала, чтобы глаза привыкли к темноте. Очевидно, она упала с большой высоты: улица была в метрах четырех над ней. Здесь наверняка можно орать до одури, и тебя все равно никто не услышит. Ей нужно какое-нибудь оружие. Рута поползла вперед, сантиметр за сантиметром, пытаясь нащупать что-нибудь, что может пригодиться. Наконец под ее рукой оказалась какая-то гладкая палка. Слишком легкая, но если попасть ею в глаз или горло, могла и ранить. Прижав палку к груди, Рута вся обратилась в слух. Где-то над ней раскрылась дверь, и показался тоненький лучик света. Рута увидела вдалеке лестницу. В таком состоянии это непреодолимая преграда для нее. Остается только надеяться на палку. Ей придется сделать нечто большее, чем нанести рану.

Мистер Гоббс закрыл дверь, и свет пропал. Рута снова оказалась в полной темноте, как много лет назад в сундуке. Она пыталась дышать как можно тише, хотя ей хотелось кричать изо всех сил. Шаги незнакомца гулко раздавались все ближе и ближе к ней, и Рута поняла, что он может ходить без трости. Жуткая мелодия эхом отдавалась от потолка. В этот раз он добавил слова: «Страшный Джон, Страшный Джон, в белый фартук наряжен. Вскроет горло, кости заберет и за пару камней толкнет».

У Руты застрял ком в горле. Она даже боялась сглотнуть. Старый очаг внезапно ожил, в нем загорелось пламя, которое залило комнату оранжевым светом с жутковатыми тенями.

Рута съежилась за обрывками ветхой занавески, оставшейся висеть здесь на веревке для белья с незапамятных времен, и принялась наблюдать через обрывки материи. Она не видела мистера Гоббса, но слышала его.

– …Великого Вавилона, Блудница Наряжена и Брошена в Пучину Морскую, как и вся мерзость земная. И это было пятое приношение, как пожелал того Господь Бог.

Язык Руты присох к горлу. Что-то непонятное шевелилось в темноте по углам, но как только она поворачивала голову, все исчезало. Левая нога полностью онемела.

– …И увидел я новые небеса и новую землю, прежние земля и небо ушли в небытие, и моря не стало. И я, Джон, увидел святой город. Новый Иерусалим, что спускался прямо из Рая от Господа Бога нашего, нарядный, как невеста, встречающая жениха. И услышал я глас с небес, твердящий, узри Обитель Божью, где Бог будет жить с людьми, и они станут его приближенной паствой, и Бог пребудет с ними навечно. Ты слушаешь, Руби?

Рута прижала к груди свою палку и ничего не ответила.

Страшный человек бросил что-то в очаг, так что пламя яростно взревело.

– И он воссел на трон и сказал, узри, я сотворил все заново. Я – Альфа и Омега, начало и конец. Я дам всем жаждущим фонтан с водой свободной жизни. А тот, кто придет следом, унаследует все сущее, и я буду Богом его, а он будет мне сыном.

Он расхаживал по комнате и продолжал говорить:

– Но неверующие, недостойные, распутники и идолопоклонники обретут кару в озере из пламени и серы. И только избранные восстанут вместе со Зверем. И мир падет в прах.

Он находился на противоположном конце комнаты, это было понятно по звуку голоса. У Руты все расплывалось перед глазами и душа ушла в пятки. Она с ужасом поняла, что не в состоянии шевелить ногами. Что с ней происходит? Потом она вспомнила надушенный платок и кофе, который недавно выпила, и ее сердце бешено застучало. Что он в них подмешал? Она перевела взгляд на палку в своих руках. Это была человеческая кость. Завопив от ужаса, Рута выронила ее из ослабевших рук. Занавеска отлетела в сторону. Мистер Гоббс навис над ней, как страшное древнее божество.

– Пусть вас не смущает моя внешность, дорогая. Я только начинаю перерождаться.

Его руки и шея были покрыты странными татуировками, знаками, смысла которых Рута не понимала. Символы струились, как рябь на воде, и наплывали друг на друга. Его плоть двигалась, будто под кожей находилось что-то живое. Ужас заставил ее забыть все языки, кроме родного, и она принялась молиться на польском.

Он нахмурился:

– Молитвы? А я думал, вы современная девушка индустриальной эпохи.

В неверном освещении камина он казался сущим демоном. Рута почувствовала, что ее руки постепенно начинают неметь. Она застучала зубами.

– Пожалуйста. Пожалуйста. Я никому не скажу.

– Но вы скажете.

Страшный человек взял Руту за бесполезную ослабевшую руку и потащил за собой, как соломенную куклу.

– Я уже говорил, что тебе суждено выполнить великое предназначение. Ты, Руби Бэйтс, станешь началом конца. Страшный Джон, страшный Джон, в белый фартук наряжен…

Подтащив ее к противоположной стене, он нащупал что-то сухими и бледными, как у мертвеца, пальцами. Раскрылась невидимая до этого дверь, и показалась тайная комната.