— Ты, к сожалению, так и не научился чётко формулировать свои вопросы. Я, наверное, был неправ, когда настоял на твоей учёбе на химическом факультете. В семье уже был один химик… Тебе надо было поступать на философский.

— Да нет, отец!.. Здесь всё в порядке. Всё очень просто. Мои вопросы не всегда укладывались в рамки мировоззрения вашего поколения… Скажи…, почему ты тогда не уехал в Америку? Ведь тебя приглашали!

— Ты забываешь, Вальтер, что у тебя был старший брат…. Он был уже офицером… Я не мог погубить его. Я всегда надеялся, что это не дойдёт до такого безумия.

— Ты, отец, лишний раз подтвердил слова нашего гения — страх и надежда — злейшие враги рода человеческого.

— Я тоже люблю Гёте, но в наше время лучше молчать об этом…

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить… Я не буду сдавать материалы моего отдела. Не хочу чтобы кто-то, когда-то воспользовался ими… Мы всё равно войну проиграли, так чтобы хоть спасти себя, можно будет предложить это взамен… Сейчас уже не важно кому — русским или американцам.

— К сожалению, сынок, ты не всё знаешь… Ты думаешь, что всё то, что производил наш завод лежит здесь?… Ты ещё более наивен, чем я думал… Мы применяем всё это против пленных. Я был там с инспекцией. Это ужасно… Так вот, если узнают, что мы причастны к этому, то в лучшем случае, нас просто расстреляют. С нами поступят так, как мы поступаем с ними… Это одно, а второе…, это опасно для тебя самого. Ты же слышал, что этим займутся войска СС… Только теперь я начал сожалеть о том, что ты у меня не философ, — в словах Гейнца послышалась ирония замешанная на сожалении.

— Отец! Ты учёный с мировым именем! Ну почему ты должен всё время чего-то бояться?… За свою жизнь! За нашу! Неужели это никогда не кончится?

— К сожалению, никогда… Ты уже стал хорошим специалистом, но, к сожалению, только в химии… Для того чтобы стать учёным, тебе не хватает понимания смысла твоей работы. Ты правильно, что стараешься всё время что-то сделать быстрее всех, лучше всех… Это ещё можно было бы понять, если твой труд укладывается в рамки общечеловеческих нужд и потребностей. К сожалению человечество само не понимает смысла своей жизни, своей истории… И думаю, что никогда не поймёт…Вспомни, почему Бог дал человечеству столько разных языков, а значит и разделил на разные народы… Потому, что оно хотело сравняться с ним. Строило Вавилонскую башню… Чем это закончилось — ты знаешь… Вот и наши вожди возомнили себя богами… Результат уже предсказуем. Просто это вопрос времени… Человечество обречено быть разделённым на народы, а значит всегда найдётся кто-то, кто посчитает себя живущим ближе к богу… Вот в этом и должен быть смысл твоей работы — сделать свой народ ближе к богу, а иначе…

— Отец! Я не узнаю тебя!.. Такой народ уже был! Ты знаешь о ком я говорю… Если верить Геббельсу, то их уже не осталось в Германии… Мне, лично, они ничего плохого не сделали… Ты ведь знаешь сколько было профессоров у нас в университете и все они были твоими друзьями. А где они сейчас?… И после этого ты хочешь сказать, что все они знали смысл своей жизни, чтобы вот так её закончить?…

— К сожалению, наука всего лишь служанка у человека… И при том не надо забывать, что не все относятся к категории самоубийц. Только часть… и то, далеко не по медицинским показаниям. Я так думаю, что именно мы и оказались этой частью. До определённого времени так думало большинство немцев, пока это не перешло во всеобщую паранойю превосходства идеи над разумом. Как болезнь, она лечится очень долго и к сожалению, не только методами и рекомендациями доктора Фрейда… За примером далеко ходить не будем. — Гейнц искоса посмотрел на сына. Они медленно шли по пустынным улицам. Каждый из них задумался о чём-то своём, но всё равно вернулись к началу разговора.

— Вот поэтому я и не хочу, чтобы эта служанка попала на службу к какому-нибудь обиженному или недовольному. А такие всегда будут… Хорошо, если это только на уровне обывателя, а если государства… Примеров тому достаточно. Я всё-таки надеюсь, что мы с тобой вернёмся в университет… Поэтому я всё сохраню для него.

— Я хочу извиниться перед тобой. — Хансен остановился. — Я назвал тебя младенцем в жизни. Но сейчас я услышал слова взрослого человека, отдающего отчет своим поступкам… И всё-таки я боюсь за тебя, Вальтер. Ты совсем не знаешь СС. Тебя не спасёт даже моя фамилия…

— Они здесь ни при чем. Ты же знаешь, что доступ в наши лаборатории ограничен. Мало кто знает о нашей работе. Я думаю, что не составит большого труда скрыть часть работ…. а, в крайнем случае, уничтожить… Я хочу посоветоваться с тобой…

— В каком плане?

— Давай поговорим об этом дома. Я пока ещё сам во многом не разобрался… Это касается последних разработок. Ты должен кое-что проверить. Если мои результаты подтвердятся…, то мы создали что-то ужасное.

— Ты говоришь о своих последних испытаниях?

— Да.

— Если об этом никто не знает — тебе лучше уничтожить это. Так будет лучше для всех.

— Возможно… Но, думаю, что когда-нибудь кто-то это сделает и лучше уже сейчас иметь этому противоядие. Я думаю, ты со мной согласишься.

Вот такую запись беседы получили мы от немецких коллег. Зовут этого старика…, одну минуточку, — Керр начал листать свой блокнот. — Вот нашёл… — Вальтер Хансен. Он был профессором в Мюнхенском университете. Во время войны был руководителем одного из секторов в научном центре своего отца. Центр этот работал при химическом заводе. Завод производил, кроме всего прочего, и отравляющие вещества… Так вот оказалось, что эти записи принадлежат именно ему и разработки сделаны в его лаборатории… Немецкие коллеги рассказывали, что когда они показали ему эти записи, старик так разволновался, что пришлось прибегать к помощи врачей. Он потом рассказал, как эти записи попали в университет и что они в себе содержат. Не знаю насколько это, правда, но он говорил, что вещество, полученное тогда им, может уничтожить всё человечество. Поэтому, когда он помещал этот материал в архив университета, то изъял из записей один лист, чтобы никто не смог воспользоваться им… Немцы хотели проверить, пользовался ли Хамади архивом и какими материалами конкретно. К сожалению, установить это не удалось, так как прошло достаточно длительное время после его учёбы… Скорее всего пользовался и случайно наткнулся на этот материал. Иначе как могли эти записи оказаться в руках этих студентов…, да ещё и у нас. Поэтому вероятность этого очень высока. И не надо забывать, что Хамади химик и притом неплохой. Скорее всего он и мог восстановить их…, Ведь, чем отравились тогда студенты, никто не определял и не определил… Отравились и всё!.. Сейчас, к сожалению, в этом деле уже ничего не поправишь… Федеральная разведывательная служба немцев серьёзно занялась этим Хамади. Мы будем постоянно работать в контакте. Поиск и выяснение всех обстоятельств, связанных с «Тиберией», остаётся за нами. Сейчас ребята из МИ 6 ведут её поиск, а затем будут отслеживать её передвижение… Думаю, что через пару дней мы будем иметь какие-то результаты… А теперь продолжим доклады… Маклейн! Давайте начнём с вас. Пожалуйста!..

Джей в течении двадцати минут доложил обо всём, что успел сделать в Москве и Бремене. По лицу Керра было заметно, что он доволен его работой. Самое главное, что было установлено судно, контактировавшее с яхтой в море. После окончания своего сообщения, Джей решил высказать свои соображения по только что услышанному от Керра.

— Сэр! С вашего разрешения, я хотел бы высказать одну версию. Как не кажется она невероятной, но считаю, что отбрасывать её нельзя…

— В этом деле нет второстепенных или главных версий. Все они будут тщательно проверяться и отрабатываться. Об этом я уже говорил и не раз… Прошу вас!