В унылом затишье плена раздается голос нового избранника Господня, который возвещает Израилю «новое и сокровенное» (Ис.48.6). Речи его подобны свежему ветру, внезапно подувшему над раскаленной пустыней. Ни прежде, ни после него в дохристианском мире мы не встретим такой глубины прозрения, силы и свободы духа. Он — величайший учитель, богослов и поэт Израиля. Недаром Свою первую проповедь к жителям Назарета Христос начнет словами этого пророка, а Отцы Церкви назовут его «ветхозаветным евангелистом».

Но кто же он, этот человек? Казалось бы, в Ветхом Завете о нем должно быть сказано больше или хотя бы не меньше, чем о Исайе и Иеремии.

Но тут, как ни трудно этому поверить, обнаруживается поразительный факт: непроницаемая завеса скрывает лицо пророка, даже имя его остается нам неизвестным.

Его проповеди и гимны включены в Библии в Книгу Исайи, и долгое время их из-за этого приписывали иерусалимскому пророку. Но даже и тогда, когда выяснилось, что это — ошибка, загадка безымянного провидца осталась неразрешенной. Условно его принято теперь называть Исайей Вторым или Второисайей.

О многих других пророках, проповедовавших короткое время, мы не знаем ничего, кроме имени. Но не говоря уж о том, что Второисайя был личностью исключительной, его служение обнимало почти четверть века и не могло пройти незамеченным.

Быть может, он носил то же имя, что и пророк VIII века, а впоследствии их отождествили? Но это предположение нечем подтвердить.

Есть мнение, что пророк намеренно укрылся за авторитетным именем. Подобные примеры Ветхий Завет знает. И не только Ветхий: достаточно вспомнить апокрифические евангелия или великого церковного философа V века, писавшего под именем Дионисия Ареопагита. Но против того, что мы имеем дело только с псевдонимом, говорит поразительное сходство в словаре и стиле между Исайей, сыном Амоца, и Второисайей. Такая близость не может быть случайной.

Скорее всего перед нами не просто псевдоним, а свидетельство духовной преемственности, глубокой ученической связи. «Владыка Ягве, — говорит Второисайя, — дал мне язык учеников, чтобы я мог укреплять словом изнемогающего. Он каждое утро пробуждает мой слух, чтобы я мог внимать, как ученики» (50.4). Учениками («лимудим») иерусалимский пророк называл своих последователей, и в этом смысле, кроме Книги Исайи, слово «лимудим» в Библии нигде больше не употребляется. Вероятно, анонимный писатель принадлежал к Исайевой школе и сознавал себя продолжателем дела учителя. Этим объясняются и общие черты стиля обоих пророков, и то, что речи Второисайи были вставлены в антологию Исайевой традиции.

Если основателя школы мы называли вестником спасения, то его наследника, жившего на два века позже, можно с еще большим основанием именовать так. Почти вся его проповедь являлась радостной вестью об избавлении. И сама по себе анонимность этого глашатая Царства знаменательна. Слово Предвечного звучит в его устах с такой покоряющей мощью, что ему самому как бы приходится отступить в тень. По-видимому, пророк сознательно стремился к тому, чтобы личность его стушевалась, чтобы все внимание слушателей было сосредоточено на его провозвестии.

Тем не менее нам слишком трудно отказаться от желания проникнуть в тайну Второисайи и, пусть хотя бы в общих чертах, представить себе эту бесконечно привлекательную фигуру Ветхого Завета.

Первое, что можно сказать о нем с известной долей вероятия, — это то, что он был «сыном изгнания» и родился среди пленников. Следовательно, основные годы деятельности пророка падают на его молодость. И в этом он не составляет исключения в библейской истории. Правда, под влиянием позднейшей иконографии мы привыкли рисовать себе пророков в виде длиннобородых столетних старцев. Между тем и Исайя, и Иеремия, и Иезекииль были призваны на служение в возрасте от двадцати до тридцати лет. Они были так же молоды, как Иисус, когда Он выступил на проповедь (Лк. 3.23). Сами их писания, полные юношеского огня и энтузиазма, представляют резкий психологический контраст со старческими сентенциями Притч и Экклезиаста. Когда же читаешь Исайю Второго, то еще явственнее, чем у других пророков, слышишь звуки молодого вдохновенного голоса.

Из какой среды вышел Второисайя?

Об этом можно судить по его языку. В период плена, когда еврейский язык стал вытесняться арамейским наречием, только наиболее образованные люди продолжали говорить на нем свободно. Второисайя же не только виртуозно владел им, но мастерски углубил и раскрыл новые возможности в классической еврейской поэзии.

Итак, пророка следует отнести к людям утонченной культуры, однако сомнительно, что он принадлежал к тем кругам колонии, которые, променяв первородство на чечевичную похлебку, добились безбедного существования. Очевидно, он рано познал горечь жизни и столкнулся с тяготами и невзгодами; человек, которого они не коснулись, вряд ли сумел бы так говорить о страдании. Одно из немногих мест книги, где можно найти намек на его судьбу, есть свидетельство мученика, гонимого за правду:

Стал ли пророк жертвой борьбы соперничающих группировок среди иудеев, терпел ли он от язычников-гонителей? Ясно одно: жизнь его не была мирной и безмятежной.