Арендаторы, взявшие землю в долгосрочную аренду, не видели разницы между арендуемыми землями и землями, владельцами которых они были и за которые они выплачивали небольшую поземельную подать сеньору. Поэтому они считали, что «господин, который гонит их ударами толстой палки и судебными процессами» с земли, совершает величайшую несправедливость.

Социальные последствия таких изгнаний были устрашающими: лишившись земли, а с ней и дома, несчастные крестьяне оказывались на улице и вынуждены были выпрашивать подаяние. Составители наказов писали: «Две или даже три сотни бедняков, малых детей, несчастных девушек, мужчин и женщин без счета (…) не имеют никаких средств (…) и им негде жить». Просили они лишь о том, чтобы им дали возможность «обрабатывать землю и есть свой черствый черный хлеб, заработанный в поте лица, своим горбом, на палящем солнце». И добавляли: «Что же можно сказать о тех священниках, о таком милосердии и о такой религии, что допускает подобные ужасы!»

Духовенство и дворянство были не единственной элитой, на которую жители деревни указывали как на своих угнетателей. Еще одной мишенью словесных инвектив был город. Почти треть наказов содержит мстительные выпады в сторону города. Город рассматривается как место, где делаются деньги. Жители Треона, например, полагали, что в городе «находятся все финансы королевства», а протестанты из Илье обличали «наглость городов, снимающих сливки со всей остальной страны». Жители Лешен-Доре подозревали горожан в «нечестно нажитых богатствах», нажитых в ущерб деревне; они были уверены, что, разоблачая горожан, они помогают королю. Обитатели Фонтене-сюр-Эр и многих других деревень обрушивались на горожан-ростовщиков, утверждая, что городские жители, когда дают деньги в долг, вернуть требуют «вдвое больше», то есть пользуются бедственным положением крестьян, разоренных солдатскими набегами и постоями, в то время как крестьяне хотят не наживаться, а всего лишь восстановить разрушенное хозяйство.

Город для сельских жителей был местом пребывания должностных лиц, взимавших налоги, или, говоря языком крестьян, представителей власти, обогащавшихся в ущерб государству и наживавшихся на людской бедности. Впрочем, под словом «город» в наказах подразумевалась не только столица бальяжа Шартр, но и соседние города — Орлеан и Дре, а также маленькие укрепленные поселения, обнесенные стеной, такие как Галардон, Курвиль, Илье.

Селяне возмущались вмененной им обязанностью бесплатно трудиться на восстановлении укреплений Шартра, особенно потому, что их при этом не кормили и еду приходилось приносить с собой. В своих записках за 1591 год некий горожанин, лигист из Шартра, свидетельствует, что множество крестьян, работавших, действительно, в ужасающих условиях, умерли во время осады Шартра.

Между деревней и городом постоянно существует недопонимание. В Шартре соляной склад открывался только в одиннадцать часов, а то и в полдень. К этому времени перед воротами его собиралась огромная толпа, и тем, кто пришел последним, приходилось очень долго ждать, чтобы купить нужную им соль. И «бедному человеку из деревни» приходилось возвращаться домой ночью, «подвергая опасности свою жизнь». В наказах высказывалось пожелание открывать склады в семь или восемь часов утра, чтобы деревенский житель без труда мог совершить покупку и вернуться к себе домой в промежутке между восходом и заходом солнца.

Острая и грозная социальная критика в речах сельских жителей XVI века не обладала четко выраженной дифференциацией. Чаще всего селяне выбирали своим объектом ближайшую мишень: приходского священника, местного сеньора, шартрского каноника, чиновников, горожан. Но в ряде наказов критикой не обошли и государство: в его адрес звучит множество жалоб, но — подчеркнем — ни одна из этих жалоб не затрагивает короля.

Большая часть требований сельских жителей касалась налоговой политики, отправления правосудия, насилия, чинимого военными, и поддержания порядка. И все же в 14% наказов есть высказывания относительно состава основного органа власти — королевского совета. В наказе жителей деревни Лалуп, что в Перше, содержится весьма оригинальное предложение формировать этот совет исключительно из провинциальных депутатов, по двое от каждой провинции, причем один депутат должен быть дворянин, а второй из третьего сословия. Платить этим депутатам должен не король, а сами провинции, ибо только так можно гарантировать независимость депутатов. Избираться эти депутаты будут всего на три года. В этом же наказе выражалось пожелание собирать регулярно Генеральные штаты, с периодичностью раз в шесть лет.

В деревнях Липланте, Сен-Лу и Эрменонвиль-ла-Птит выдвигались более скромные требования: тамошние жители хотели, чтобы в каждой провинции раз в семь или десять лет избирали одного сеньора, «дабы он трудился для народа». И всякий раз, когда решаются вопросы о налогах, займах и размещении на постой, сеньор этот высказывал бы свое аргументированное мнение.

В ряде наказов озабоченность государственными делами выражалась, например, в желании устранить от управления женщин (разумеется, это был прозрачный намек на Екатерину Медичи) и иностранцев (этот наказ метил в снискавших повсеместную ненависть итальянцев из окружения Екатерины Медичи). Численность подобного рода наказов довольно велика — они составляют 26% от общего числа наказов, где затрагиваются вопросы, связанные с государством.

В целом сельские жители не выступали с проектами установления конституционного строя, они верили королю и считали, что именно король сможет навести порядок в государственных институтах. В наказах разоблачались наиболее частые злоупотребления, мешавшие селянам вести нормальное существование, например, насилие со стороны военных (в 49 наказах из пятидесяти). Рассказы о грабежах, насилиях, вымогательствах, бесчеловечных и варварских поступках свидетельствуют о том, насколько глубоко гражданская война вторглась в общественную и культурную жизнь деревни.