Леон попросил карту Портофино, дотошно выспросив у добрейшей тетки дорогу до Кастелло Браун. Он ведь открыт?

– Открыт, открыт. – Приветливые зеленые глаза из-под челки. – Советую вам, синьора, обратить внимание на тамошнюю лестницу, вернее, на майоликовую плитку, для Лигурии нетипичную.

– Такая жалость, – вздохнула Ариадна Арнольдовна, соорудив из морщинистых губ скорбную подковку. – Мы с внучкой мечтали об этой поездке полгода, и надо же, она у меня совсем раскисла: температура, и горло болит… Я, пожалуй, пройдусь, пока она спит, а вы уж ее не беспокойте.

– О, бедняжка. – Струя воды из лейки кланялась каждому цветочному горшку. Может, эти две добродушные челки – просто водяной и наяда на пенсии? – Конечно, пусть девочка отдыхает…

Майоликовой плиткой лестницы в Кастелло Браун пришлось-таки полюбоваться и даже обсудить ее с симпатичным парнем – то ли смотрителем, то ли заезжим сотрудником министерства культуры: действительно, непривычное для Италии сочетание цветов, слишком яркая сине-бирюзовая керамика. Скорее, андалузская, не правда ли? И удивляться не стоит: морские добычи Генуэзской республики, ее участие в крестовых походах…

А вот чему удивляться стоило: из окна замка отчетливо – даже и бинокль не требовался – видна была сине-белая яхта Крушевича в заливе, точнехонько против мыса Портофино. Леон предполагал, что из Сан-Фруттуозо ее пригонят сюда загодя, но… чуть свет, и уже здесь? Не затеют ли они погрузку среди бела дня? Неужто его подвело чутье, заточенное на полет мухи, на еле слышное пианиссимо, замирающее под куполом храма? Неужто вся затея окажется бредом, пустышкой, провалом самонадеянного наглеца?..

Он не стал спускаться к набережной – нечего там раньше времени глаза мозолить, – зато не меньше часа провел в наблюдении за поместьем «Казаха».

Там было поразительно тихо. Кроме двух незнакомых бугаев с выбритыми колотушками чугунных затылков (очевидно, охрана: время от времени они пересекали двор из большого дома в пристройку при воротах и обратно), никто не появлялся ни на балюстраде башни, ни на балконах, ни во дворе… Лишь за кремовыми шторами в открытой балконной двери второго этажа кто-то разок прошелся, чуть поддернув их на ходу.

Леон полагал, что к делу приступят с наступлением темноты, а главное, с наступлением праздника – когда внизу, на пьяцце, запалит свой огонек Святой Георгий, покровитель разбойников, победитель драконов, и этот огонь, это бушующее пламя как занавесом отделит море от суши, погрузив во тьму всю окрестную акваторию.

На сей раз он решил хорошенько исследовать зады поместья – точнее, фасад, выходящий на море. По едва заметной козьей тропке спустился чуть ниже и с полчаса сидел, как ворона, на опасном козырьке скалы, под которым внизу с тяжелым ритмичным грохотом разбивались, взлетая веерными взрывами, мутно-зеленые волны. Спасибо тучам – сегодня его не слепило солнце, так что он сразу был вознагражден: высмотрел крошечную заводь, к которой прямо из скалы спускались грубо стесанные ступени; две последние, опасно скользкие, вылизывала волна. Там к железной свае был пришвартован темно-синий катер. В темноте он будет совсем не виден, и это проблема. А следить отсюда, как этот катер выйдет, – в той же темноте и с такой высоты – можно будет только по звуку. Да и не успеть оказаться вовремя там и тут… Нет, придется поджидать их на море…

И вот тут ангел-страстотерпец, добросовестно хранивший его на разных виражах судьбы, вновь поощрительно похлопал по плечу: обрати, мол, внимание. Внизу на ступенях возник, на миг пригнувшись (будто из стены вынырнул), один из тех бугаев, что околачивались во дворе. Видимо, из дома к морю шел-таки ход в скале – карстовые пустоты, приятный сюрприз природы. Поистине, удобнейшее расположение дома, пригодное для любой затеи: для интрижки, для контрабанды, для сложной операции по переправке плутония в Ливан. Для избавления от назойливого мертвеца, наконец.

Бугай прыгнул на палубу катера и минут десять возился там, переставляя какие-то ящики. Место освобождает, понял Леон… Не стал дожидаться, пока на ступенях покажется второй, пока они примутся вдвоем затаскивать ящики внутрь туннеля. Все их действия можно было легко просчитать, все у них шло по плану.

Все шло по плану и у него, у Леона.

Если не считать внеплановой комы его возлюбленной…

На причале он снял у прокатного морячка лодку, предварительно переодевшись в общественном туалете на набережной.

Перелицевать старушку в суховатого пожилого господина спортивной жилки было легко – стоило лишь стянуть с мочек ушей позолоченные, с крупными зелеными стекляшками, клипсы и сбросить плащ, под которым черный свитерок-унисекс и черные джинсы вообще не останавливали на себе ничьего взгляда. Он знал толк в преображениях, особенно в тех операх, где исполнял сразу две партии и за пять минут должен был перевоплотиться из мужчины в женщину, а затем наоборот.

Сел на весла и отчалил, кропотливо пробираясь меж лодками и катерами, а когда вышел из марины на открытую воду, минут за десять-пятнадцать догреб до яхты – вблизи она оказалась еще прекраснее.