— Как он выглядит? — спрашивает мисс Харшоу. — Кто-нибудь себе представляет?

— Как и все остальные, — говорит Кеннет. — Блестящий металлический ящик с колесами внизу и глазами наверху.

— Вы же его не видели, — вмешивается епископ Фитцпатрик. — Не думаю, что вы вправе…

— Все они одинаковы, — перебивает Кеннет. — Достаточно увидеть одного, чтобы судить о всех. Блестящие ящики. Колеса. Глаза. И голос, доносящийся из живота, словно механическая отрыжка. А внутри одни колесики да шестеренки. — Кеннет поежился. — Я не могу этого принять! Давайте лучше еще выпьем, а?

— Если это вас интересует, то я видел его собственными глазами, — вступает в разговор раввин Мюллер.

— В самом деле?! — восклицает Беверли. Кеннет смотрит на нее сердито и раздраженно.

Приближается Луиджи с подносом напитков для всех, и я даю ему банкноту в 5000 лир. Раввин Мюллер снимает очки и дышит на сияющие зеркальные стекла. Глаза у него маленькие, водянистые и сильно косят.

— Кардинал, — говорит он, — был основным докладчиком на проходившем прошлой осенью в Бейруте всемирном конгрессе. Его доклад назывался «Кибернетический экуменизм для современного человека». Я присутствовал там и могу сказать, что его преосвященство высок, отличается изысканными манерами, обладает приятным голосом и мягкой улыбкой. В его поведении присутствует какая-то глубокая меланхоличность, чем он немного напоминает нашего друга епископа. Он отличается изяществом движений и остротой ума.

— Но ведь он на колесах? — настаивает Кеннет.

— На гусеницах, — отвечает раввин Мюллер, бросая на Кеннета испепеляющий взгляд, и снова надевает очки. — Гусеницы как у трактора. Но я не думаю, что в духовном отношении гусеницы чем-то ниже ног или, если уж на то пошло, колес. Будь я католиком, я был бы только горд, имея папой такого человека!

— Не человека, — вставляет мисс Харшоу, и в ее голосе, когда она обращается к раввину Мюллеру, появляются насмешливые нотки. — Робота. Вы забыли, что он не человек?

— Хорошо, я был бы горд иметь папой такого робота, — говорит раввин Мюллер, пожимая плечами, и поднимает свой бокал. — За нового папу!

— За нового папу! — восклицает епископ Фитцпатрик.

Из кафе выскакивает Луиджи, но Кеннет жестом отсылает его обратно.

— Подождите, — говорит он. — Выборы еще не закончились. Откуда такая уверенность?

— В утреннем выпуске «Оссерваторе Романо», — говорю я, — сообщается, что все будет решено сегодня. Кардинал Карциофо согласился снять свою кандидатуру и голосовать за кардинала-робота в обмен на более значительную долю компьютерного времени по новому расписанию, которое должно быть введено на заседании консистории в будущем году [92] .

— Короче, сторговались, — комментирует Кеннет.

Епископ Фитцпатрик печально качает головой.

— Твои слова слишком категоричны, сын мой. Уже три недели мы живем без святого отца [93] . Он должен быть у нас — такова воля божья, и действия конклава, не способного выбрать между кандидатурами кардинала Карциофо и кардинала Асквиги, противоречат ей. Следовательно, раз возникла такая необходимость, нам должно действовать согласно реалиям сегодняшнего дня с тем, чтобы воля божья более не оставалась неисполненной. Затянувшиеся политические интриги конклава просто греховны. И кардинал Карциофо поступился своими личными амбициями отнюдь не для собственной выгоды, как ты пытаешься это представить.

Кеннет продолжает нападать на бедного кардинала Карциофо. Беверли время от времени аплодирует его резким выпадам. Мисс Харшоу несколько раз заявляет о своем нежелании оставаться в лоне церкви, которую возглавит машина. Мне этот спор неприятен, и я поворачиваю свое кресло так, чтобы лучше видеть Ватикан.

В эту минуту кардиналы заседают в Сикстинской капелле [94] . Как бы я хотел оказаться сейчас там! Какие чудесные таинства совершаются в полумраке этого великолепного зала! Каждый из князей церкви сидит на маленьком троне под лиловым балдахином [95] . На столах перед ними мерцают толстые восковые свечи. Через огромный зал церемониймейстеры торжественно несут серебряные чаши, в которых находятся чистые бюллетени. Чаши водружают на стол перед алтарем, и один за другим кардиналы подходят к столу, берут бюллетени и возвращаются на свои места. Теперь они начинают писать: «Я, кардинал……………, избираю в Высший Понтификат высокочтимого кардинала……………». Чье имя они вписывают? Карциофо? Асквиги? Или какого-нибудь никому неизвестного высохшего прелата из Мадрида или Гейдельберга, которого в отчаянье предложила антироботная фракция [96] ? Или они вписывают его имя? Громко скрипят и царапают перья в часовне. Кардиналы заполняют бюллетени, скрепляют подписью, складывают, перегибая снова и снова, и опускают в большой золотой потир. Так они делали каждое утро и каждый полдень много дней подряд, но пока безуспешно.

— Два дня назад я прочла в «Геральд трибюн», — говорит мисс Харшоу, — что в аэропорту Де-Мойна ожидает новостей о выборах делегация из 250 молодых роботов-католиков штата Айова. У них наготове заказанный самолет. Если их кандидат побеждает, они собираются просить у его святейшества первую публичную аудиенцию.

— Без сомнения, — соглашается епископ Фитцпатрик, — эти выборы приведут в лоно церкви великое множество людей синтетического происхождения.

— И отвратят множество людей из плоти и крови! — пронзительно восклицает мисс Харшоу.

— Я в этом не уверен, — говорит епископ Фитцпатрик. — Безусловно, кое-кто из нас поначалу будет испытывать некоторую растерянность, боль потери. Но это пройдет. Присущие новому папе благодетели, о которых свидетельствовал и раввин Мюллер, возьмут свое. Я верю также, что повсеместно резко возрастет интерес к церкви у технически ориентированной молодежи. Весь мир получит мощный религиозный импульс.

— И можете вы себе представить, как 250 роботов с лязганьем вваливаются в собор Святого Петра? — не отступает мисс Харшоу.