Особенно запомнился мне один вечер в середине мая 1935 года. Уже отцвела сирень, на яблонях были довольно крупные завязи. В этот вечер к нам пришёл кто-то из знакомых, и все сидели за столом. Было очень душно, невыносимо душно, и пришлось открыть окно. Чёрная ночь была совсем рядом, а в этой ночи жили своей жизнью невиданные бабочки. Я был настороже.

И всё же я пропустил момент, когда в комнате появилось это существо. Что-то огромное, тёмное ударилось в абажур лампы и учинило переполох.

— Летучая мышь! Гоните её! Полотенцем, полотенцем!

Мама, опасаясь за свои волосы, выскочила в коридор, мужчины бились с непрошеной гостьей. Но я-то знал, кто это! И я знал, что надо делать,— я закрыл окно. А огромная бабочка, напуганная, металась по комнате. Я больше всего боялся, что её заденут полотенцем.

— Стойте, это бабочка! — вопил я.

И наконец, преследователи остановились. Усталая бабочка, ударившись раза два о стены, успокоилась и села на штору.

Да, это была она — сатурния, серо-коричневая, с зигзагами молний поперёк крыла, с четырьмя цветными глазами и белой, как из горностаевого меха, оторочкой по краю крыльев.

Она сидела в тени. Ярко выделялась светлая кайма, да четыре глаза пронзительно глядели на меня из темноты.

Грушевая сатурния, или большой ночной павлиний глаз. Бабочка водится в южных районах европейской части нашей страны и в Закавказье. Гусеница питается листьями плодовых деревьев. Размах крыльев бабочки до 15 сантиметров.

Мне стало жутковато, и, вероятно, не только мне. Наш гость сказал:

— Не прикасайся к ней, её нельзя трогать! Она приносит несчастье!

— Какое несчастье? — я нерешительно остановился.

— Не трогай! Видишь, какое страшилище, глаза-то, глаза!

Я стоял не двигаясь. Гость нагнал на меня страху.

— Если её поймать, будет буря,— наконец произнёс он. У меня отлегло от сердца.

«Всего-то буря»,— подумал я, и бабочка была у меня в руках. Ей нашлось место в большой коробке.

Всю ночь я не спал, прислушиваясь, как трепыхается в коробке моя добыча. Вскочив чуть свет, я приоткрыл коробку. Вид у бабочки был жалкий, пыльца облетела, крылья обтрепались. Но всюду на стенках коробки я увидел множество маленьких белых продолговатых яиц.

Дальнейшее изучение пришлось отложить, так как нужно было одеваться, завтракать, идти в детский сад.

Но и в детском саду я ни на минуту не забывал о вчерашнем происшествии.

А днём налетела гроза, ураган ломал деревья. Небо непрерывно полосовали молнии, а мне чудились зигзаги на крыльях сатурнии. Ливень перешёл в град, и детей увели в комнаты на противоположной стороне дома, так как градины грозили разбить окна. Стоял грохот от града, от грома, от ветра, от сорванных с крыши листов железа.

А когда всё стихло и нас отпустили домой, возвращаться пришлось по толстому слою града, стёкла в окнах были разбиты, на деревьях не было ни одного листочка, ни одной завязи. Было очень холодно. Деревья в тот год цвели и распускались вторично, но яблоки поспеть не успели.

Придя домой, я со страхом открыл коробку и выпустил бабочку в окно.

Впоследствии я много раз ловил сатурний, но буря больше не повторялась ни разу. Теперь-то я думаю, что наш гость просто знал прогноз погоды.

Мой внук как-то спросил меня:

 — А какие самые большие-пребольшие бабочки?

 — Вот такие,— и я отмерил на его ручонке целую у пядь.

— А мы поймаем такую?

— Может быть, и поймаем, если когда-нибудь попадём с тобой в Бразилию, Африку или Новую Гвинею.

— А это далеко — Бразилия?

— Очень далеко. На другом конце Земли, в Америке.

— А какие там бабочки?

— Там, пожалуй, самые красивые бабочки. Помнишь, я показывал тебе бабочку морфо?

— Это такая большущая, синяя-пресиняя, совсем фиолетовая?

— Да, ты прав, она переливается разными цветами. Посмотришь с одной стороны, она зелёная и как будто светится, чуть наклонишь — она уже синяя, а ещё повернёшь — почти фиолетовая. И блестит, как ёлочный шар. Летает она высоко-высоко, у самых верхушек деревьев.

— Вот бы нам на ёлку такую,— сказал внук.

— Ёлку такими бабочками не украшали, а вот когда-то давно английская королева стала украшать такими бабочками свою причёску.