Процесс. Даже повседневные заботы в «Кинг Линн» и подготовка к открытию «Вод Замбези» не могли отвлечь Крейга от Сэлли-Энн и от процесса. Слава Богу, он мог поручить заботу о «Кинг Линн» Гансу Грюнвальду, а текущими делами «Вод Замбези» занимался Питер Янгхазбенд – молодой кенийский директор и проводник, приглашенный Сэлли-Энн. Сам Крейг оставался в Хараре, хотя каждый день общался со своими управляющими по телефону или радио.

Протез Крейга доставили за день до выписки Сэлли-Энн из больницы. Он задрал штанину, чтобы показать его ей.

– Отрихтован, тщательно отремонтирован и смазан, – похвастался он. – А как твоя голова?

– Так же, как и твоя нога, – ответила она со смехом. – Правда, доктора предупредили, что ей не стоит биться обо что-нибудь твердое по крайней мере несколько недель.

На следующее утро она с забинтованной грудью и с тростью спустилась к «лендроверу».

– Ребра болят? – спросил он, увидев, как она сморщилась, садясь в машину.

– Выживу, если никто не будет тискать.

– Значит, не тискать. И это правило нарушать нельзя?

– Думаю… – Она замолчала, внимательно посмотрела на него, потом опустила глаза и с притворной скромностью прошептала: – Но правила соблюдают лишь дураки, а мудрые люди их просто учитывают.

Второй зал округа Машоналенд Верховного суда Республики Зимбабве сохранил все атрибуты британского правосудия.

Над залом возвышалось кресло судьи с гербом Зимбабве, перед ним ярусами стояли дубовые скамьи, по разные стороны от кресла располагались место для свидетеля и скамья подсудимых. Обвинители, заседатели и защитники были одеты в черные мантии, а судья был великолепен в алой. Изменился только цвет лиц, черная кожа выделялась на фоне белоснежных завитых париков и накрахмаленных белых раздвоенных воротников.

Зал был заполнен народом, а когда люди заняли стоячие места в задней части, судебные приставы закрыли двери, оставив толпу в коридоре. Зал был заполнен в основном матабелами, проделавшими долгую поездку на автобусе из Матабелеленда, у многих на одежде были значки партии ЗАПУ. Все были мрачными и вели себя тихо, только когда в зал ввели подсудимого, в зале раздался шепот, а одна из женщин, в одежде цветов ЗАПУ, истерически закричала, подняв вверх сжатый кулак:

– Байете, нкози нкулу!

Охранники мгновенно схватили ее вывели через боковую дверь. Тунгата Зебив стоял у скамьи и наблюдал за происходившим совершенно равнодушно, в его присутствии все остальные люди казались мелкими и ничтожными. Даже сам господин судья Домашава – высокий худой машон, с нетипичным тонким египетским носом и маленькими блестящими птичьими глазками, облаченный в алую мантию, казался незначительным по сравнению с ним. Тем не менее господин судья Домашава славился своей жесткостью, о чем с радостью сообщил Крейгу и Сэлли-Энн обвинитель.

– О, он, несомненно, persona grata, и теперь in gremio legis, правосудие восторжествует.

Британская система суда присяжных была упразднена, когда государство было еще Родезией. Судья выносил приговор при помощи двух заседателей, которые сидели рядом с ним, облаченные в черные мантии. Оба заседателя были машонами: один был экспертом по охране дикой природы, а второй – старшим судьей. Судья мог обратиться к ним за советом, но окончательный приговор выносил самостоятельно.

Судья сел, расправив мантию, как усаживающийся на гнездо страус, и впился маленькими темными глазками в Тунгату. Секретарь суда зачитал обвинение на английском.

Основных обвинений было восемь: добыча и экспорт продуктов, связанных с охраняемыми животными, захват и удерживание заложника, вооруженное нападение, нападение с намерением причинения телесного повреждения, покушение на убийство, сопротивление аресту, кража транспортного средства и умышленная порча государственного имущества. Выдвигалось порядка двенадцати менее серьезных обвинений.

– Мой Бог, – прошептал Крейг Сэлли-Энн, – они решили его зарыть.

– Окончательно, – согласилась она. – И слава Богу, пусть ублюдок болтается в петле.

– Извини, дорогая, но ни одно из обвинений не предусматривает смертной казни. – На протяжении всего выступления обвинителя Крейга не покидало ощущение греческой трагедии, в которой герой был окружен и унижен более мелкими, подлыми людьми.

Несмотря на испытываемые чувства, Крейг не мог не признать, что выступление Абеля Кхори было профессиональным, он даже смог сдержать себя и не слишком часто употреблял латинские изречения. Первым в длинном списке свидетелей обвинения был Питер Фунгабера. Генерал, выглядевший в форме просто великолепно, принес присягу и замер, выпрямившись по стойке смирно и сжав в руке стек. Его показания были лишены двусмысленностей и были настолько прямыми и убедительными, что судья, помечая что-то на листе бумаги, несколько раз кивнул головой.

Центральный комитет ЗАПУ нанял для защиты лондонского адвоката, но даже королевский адвокат Джозеф Петал скоро понял тщетность своих попыток вывести Питера Фунгаберу из равновесия и удалился в ожидании более легкой добычи.

Следующим свидетелем был водитель грузовика с контрабандой. Он был бывшим партизаном ЗИПРА, недавно освобожденным из одного из центров перевоспитания, и давал показания, которые переводил на английский судебный переводчик, на родном языке.

– Вы встречались с обвиняемым до того, как были арестованы? – спросил Абель Кхори, установив личность свидетеля.