Изабелла села на кровать и постаралась привести в порядок свои мысли, отчаянно пытаясь найти хоть какое-то объяснение всему этому безумию. Снова и снова прокручивала в голове происшедшее, чтобы не упустить ни малейшей детали, которая могла бы навести на след.

Но все решения неотвратимо подталкивали к одному-единственному выводу. Рамон попал в беду. Скорее всего, это было что-то поистине ужасное; связанное с таинственной, скрытой стороной его жизни. Она уже не сомневалась в том, что ему пришлось уехать вместе с Никки под давлением чрезвычайных обстоятельств. Понимала, что обязана сделать все от нее зависящее, чтобы им помочь, помочь Рамону и Никки, двум самым главным людям в ее жизни. Знала, что должна неукоснительно придерживаться его указаний. От этого зависела их безопасность, а может быть, и жизнь. И все же она не могла этого просто так оставить. Ей необходимо было узнать как можно больше; любая мелочь могла оказаться полезной.

Она вышла из квартиры, спустилась по лестнице. На другой стороне улицы была небольшая булочная; за прошедшие месяцы Изабелла сдружилась с женой ее владельца. Когда Изабелла перебежала через дорогу, та как раз поднимала ставни на окнах магазинчика.

– Да, – сообщила ей жена булочника, – после того, как вы уехали в четверг, Адра вывозила Николаса из дома в коляске. Они отправились на прогулку в сторону моря и вернулись как раз перед тем, как я закрыла магазин. Я видела, как они поднимались в вашу квартиру, но после этого я их больше не видела.

Изабелла двинулась дальше, по дороге расспрашивая всех торговцев, чьи заведения располагались неподалеку от ее дома. Некоторые из них также видели, как Адра с Никки вернулись домой вечером в четверг, но никто не знал, что произошло с ними после этого. Последней надеждой был мальчишка, чистильщик обуви, обосновавшийся на углу парка. Рамон всегда позволял ему полировать свои штиблеты и при этом вознаграждал с поистине царской щедростью. Он был одним из любимчиков Изабеллы.

– Да, сеньора, – весело ухмыльнулся чистильщик, сидя на корточках над своим ящиком. – Вечером в четверг я работал допоздна, понимаете, кино, ярмарка и все такое. И вот в десять часов я увидел маркиза. Он приехал на большой черной машине. С ним были еще двое. Они поставили машину у тротуара и поднялись наверх.

– А как выглядели эти двое, малыш? Ты их знаешь? Раньше ты их видел?

– Ни разу. Два таких здоровых жлоба – скорее всего, полицейские. Одним словом, от таких надо держаться подальше. Я вообще не люблю полицейских. Ну вот, они все вместе поднялись наверх, а вскоре вышли обратно на улицу. В руках у них были чемоданы, очень большие чемоданы. Вместе с ними вышла и Адра. Она несла Нико; потом все сели в машину и уехали. Вот и все. Больше я их не видел.

Присутствие «двух здоровых жлобов» лишь подтвердило догадку; вне всякого сомнения, Рамон действовал по принуждению. Изабелла поняла, что ей ничего не остается делать, как только в точности следовать инструкциям Рамона, изложенным в записке. Она вернулась в квартиру и стала собирать вещи. Всю одежду, которую носила, будучи беременной, оставила валяться на полу в спальне, а остальные наряды легко вместились в два чемодана.

Подойдя к шкафчику, где хранилась ее косметика, обнаружила, что толстый фотоальбом с многочисленными снимками, которые были сделаны после рождения Никки, бесследно исчез вместе с конвертами, содержавшими негативы. И вдруг с ужасом поняла, что у нее не осталось ничего, что напоминало бы о ребенке, ни одной его фотографии, ни одной вещи, кроме единственного шерстяного башмачка, найденного в кроватке.

Она стащила набитые чемоданы вниз по лестнице и запихала их в багажник «мини». Затем перешла через улицу и поговорила с женой булочника.

– Если мой муж вернется и станет обо мне спрашивать, скажите ему, что я уехала в Лондон.

– А где Нико? У вас все в порядке, сеньора? – На лице женщины читалась искренняя симпатия, и Изабелла непринужденно улыбнулась.

– Нико с моим мужем. Я скоро встречусь с ними в Лондоне. Muchas gracias рог su ayuda, senora. Adios. [5]

Изабелла ехала на север, и путь казался ей бесконечным. Каждый эпизод последних несколько дней, прошедших с того момента, когда она в последний раз видела своего сына, снова и снова прокручивался в мозгу; чувствовала, что понемногу сходит с ума.

Очутившись, наконец, на пароме, который курсировал между французским и английским побережьем, она пренебрегла шумным и веселым обществом, собравшимся в переполненном салоне, и поднялась на верхнюю палубу. Был холодный серый день; северный ветер срывал седые верхушки волн и разбрасывал их окрест белыми фонтанами пены и брызг. Этот ветер вкупе с отчаянием пронизывал насквозь, ее била мелкая дрожь, и даже теплая стеганая куртка была бессильна защитить ее. И все же резкая боль в распухшей груди в конце концов заставила спуститься вниз. В женском туалете ей пришлось воспользоваться специальным насосом, чтобы отсосать молоко, которое предназначалось сыну.

– О Никки, Никки! – тихо причитала Изабелла, наблюдая, как густая белая жидкость стекает в унитаз; в эту минуту она явственно ощутила его маленький ротик, прильнувший к ее соскам, его запах и тепло «доверчивого» тела на своей исстрадавшейся груди.

Слезы навернулись на глаза, но она невероятным усилием воли взяла себя в руки. «У тебя начинаются галлюцинации, – уговаривала саму себя. – Ты должна быть сильной. Ты не имеешь права сдаваться. Ты должна быть сильной ради Никки. Перестань хныкать и скулить, слышишь, перестань!»