Граф Альдо Белли стоял в «роллс-ройсе», который, несмотря на заботы шофера Джузеппе, выглядел весьма печально. Но Джузеппе поставил машину так, что ее изувеченную сторону солдатам не было видно, уцелевший борт он надраил смесью пчелиного воска и метилового спирта, и теперь в солнечных лучах борт сиял как новенький; разбитое ветровое стекло и фары он заменил.

– Солдаты! Сейчас я прочитаю вам послание, которое получил всего час назад, – прокричал граф, и строй заинтересованно пошевелился. – Это личное послание мне от Бенито Муссолини.

– Ду-че, ду-че, ду-че! – скандировал батальон в унисон, как хорошо сыгравшийся оркестр.

Граф поднял руку, призывая к тишине, и приступил к чтению.

– «Сердце мое переполняется гордостью, когда я думаю о боевых свершениях храбрых сынов Италии, детей фашистской революции, солдат моих…»

На этих словах голос графа слегка дрогнул.

Когда чтение было закончено, солдаты разразились восторженными кликами, многие подбрасывали в воздух каски. Граф вышел из «роллс-ройса» и смешался со своими людьми, он плакал, обнимал одного, целовал другого, пожимал руки направо и налево, потом скрестил свои над головой и, потрясая ими на манер чемпиона в спортивном состязании, кричал: «Победа за нами!» и «Лучше смерть, чем бесчестье!», пока не охрип, после чего и был уведен в свою палатку двумя приближенными офицерами.

Стакан граппы быстро восстановил силы графа, и он излил вслух презрение истинного воина на радиограмму генерала де Боно, полученную вместе с хвалебной песней дуче.

Де Боно был встревожен и глубоко опечален, когда обнаружил, что офицер, которого он почитал за никчемного повесу, оказался настоящим сорвиголовой. Но, учитывая личное послание дуче к графу, он не мог, не совершив чудовищной политической бестактности, отозвать его обратно в главную ставку и взять под свое крыло с тем, чтобы впредь не допускать таких сногсшибательных подвигов.

Графу удалось приобрести репутацию самостоятельного командира. Муссолини упрекал де Боно в медлительности, а действия графа расценил как образец преданности долгу и верного служения. Он прямо приказывал генералу оказать графу поддержку при его выдвижении в ущелье Сарди и выделить ему все необходимые подкрепления.

Поэтому де Боно отправил графу длинную радиограмму, в которой призывал его к осторожности и умолял продвигаться вперед не иначе как после тщательной разведки, а также всемерно укрепить фланги и тыл.

Если бы этот совет пришел на сорок восемь часов раньше, Альдо Белли воспринял бы его с превеликим энтузиазмом. Но теперь, после грандиозной победы у Колодцев Халди и поздравительного послания дуче, граф совершенно преобразился. Он почувствовал вкус воинской славы и узнал, как легко она достается. Теперь он знал, что его противник – племя первобытных чернокожих людей в длинных ночных рубашках с музейными раритетами вместо оружия, и стоило его бравым солдатам открыть огонь, как они покорно обратились в бегство и падали, падали…

– Господа, – обратился он к своим офицерам, – сегодня я получил от де Боно шифрованную радиограмму, в которой он сообщает, что итальянская армия выступает в поход. Сегодня в двенадцать часов, – он взглянул на ручные часы, – то есть ровно через двенадцать минут, ее передовые отряды начнут форсировать реку Мареб и выступят на Аддис-Абебу, столицу дикарей. Мы находимся сейчас на самом острие меча истории. Наша слава зреет там, в горах, и я хочу, чтобы третий батальон успел к сбору урожая.

Офицеры издали какие-то вежливые, впрочем невнятные звуки. Их уже начинала тревожить неожиданная перемена в графе. Им хотелось думать, что в его словах больше риторики, нежели истинных намерений.

– Наш уважаемый командир требует от меня особой осторожности при продвижении в ущелье Сарди…

Офицеры дружно заулыбались и усиленно закивали, но граф театрально нахмурил брови, и его голос зазвенел:

– …но я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, чтобы слава прошла мимо нас!

Как деревья содрогаются от первых порывов зимнего ветра, так содрогнулись в замешательстве славные офицеры третьего батальона, и, когда граф запел «Ла Джовинеццу», они присоединились к нему отнюдь не от всего сердца.

Ли Микаэл дал согласие на то, чтобы один броневик доставил Сару в город Сарди, расположенный в ущелье; там находилась католическая миссия, которую возглавлял пожилой немецкий врач. Пулевое ранение не заживало, жар у Сары не спадал, запах и желтая жидкость, сочившаяся из раны, вызывали у Вики большое беспокойство.