С раннего утра стали наши войска на свои боевые позиции в ожидании торжественной процессии. Духовенство с образами, хоругвями и крестами совершало крестный ход, медленно подвигаясь по всей оборонительной линии. Почти в каждом укреплении процессия останавливалась, чтобы отслужить молебен, окропить войско святой водой и осенить крестным знамением.

Горячо молились защитники не о спасении собственного живота, а о спасении родного им города, о спасении славы отечества. Тысячи теплых молитв возносились к небесам, молитв чистых, солдатских – бесслезных, бессловных, но горячих и искренних. По окончании крестного хода вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов объезжал войска. Одетый в блестящую генерал-адъютантскую форму, окруженный многочисленной свитой, он ехал вдоль линии, приветствуемый громкими криками.

– Царь надеется, – говорил он войскам, – что мы отстоим Севастополь; да нам и некуда отступать: позади нас море, впереди неприятель. Помни же, не верь отступлению. Пусть музыканты забудут играть ретираду – тот изменник, кто протрубит ретираду! – и если я сам прикажу отступить – коли и меня!

Громкое неумолкаемое «Ура!» было ответом войск на слова любимого начальника.

– Ваше дело, – говорил Корнилов, подвигаясь далее и обращаясь к одному из пехотных батальонов, – ваше дело сначала строчить неприятеля из ружей, а если ему вздумается забраться на батареи, так принимайте его по-русски; тут уж знакомое дело – штыковая работа.

Стоявшие на укреплениях матросы, завидя издали приближение своего начальника, приветствовали его громким «Ура!».

– Я давно знаю вас за молодцов, – говорил им Корнилов, – а с молодцами говорить долго нечего.

Одушевление войск и желание, постояв за себя, отмстить врагу сделались всеобщими.

Смотря в это время на пропеченные южным солнцем, загорелые лица стоявших на укреплениях, можно было видеть, что они готовы в огонь и воду, что

Уверенность в своей силе солдат и радостные крики их закончили этот величественный день в жизни севастопольского гарнизона.

На следующее утро в виду города появились передовые войска неприятеля, а спустя два дня, 18 сентября, стали подходить к Северной стороне города и главные силы князя Меншикова. Гарнизон Севастополя, надеясь на подкрепление, вздохнул свободнее и радостно встретил полки, прибывшие в город.

Увеличение гарнизона позволило приступить к более правильному размещению войск. Имея в виду растянутость участка вице-адмирала Новосильского и контр-адмирала Истомина, Корнилов разделил всю оборонительную линию укреплений вместо трех на четыре дистанции. Первая от рейда до редута Шварца, построенного между 4-м и 5-м бастионами, поручена генералу Аслановичу; вторая, заключавшая в себе 4-й бастион с боковыми батареями до городского бульвара, вверена вице-адмиралу Новосильскому; третья дистанция, в которую входил 3-й бастион с его боковыми батареями, от городского бульвара до морского госпиталя, поступила под начальством контр-адмирала Панфилова; все же остальное пространство до Килен-балки, составляя четвертую дистанцию, находилось в ведении контр-адмирала Истомина.

Неприятель стоял в отдалении и как бы смотрел с раздумьем и удивлением, что вот-де перед его носом растут как грибы севастопольские укрепления.

Был полдень 22 сентября. Вице-адмирал Корнилов, объезжая линию укреплений, подъехал к 4-му бастиону. Матросы, работавшие на бастионах, собирались «пошабашить», как вдруг сигнальщик, смотревший в трубу возле насыпи, крикнул: «Неприятель идет на приступ!» На бастионе все пришло в движение, кто хватал ружье, кто бежал к орудию, и задымились фитили, готовые по первому приказанию пустить ядро по наступавшим колоннам. Между тем несколько офицеров подошли к сигнальщику; каждый смотрел в трубку и делал свои замечания.

– В самом деле, – говорил один, – видны французские войска.

– У них, – прибавлял другой, – что-то в руках блестит на солнце. Должно быть, штуцера.

Вдали видна была колонна человек в тысячу. Подойдя ближе к нашим укреплениям, она остановилась; солдаты, казалось, начали копать землю.

– Не закладывают ли они траншею? – спрашивали друг друга присутствующие.

Все стали всматриваться попристальнее. При помощи зрительных труб можно было видеть, что только немногие солдаты имели ружья, остальные несли ломы, лопаты, кирки и другие инструменты для копания земли. Не было сомнений, что неприятель боится атаковать укрепления открытой силой и намерен устроить батареи и громить ими наш родной город и укрепления.

Работы союзников подвигались очень медленно; с большим затруднением выгружали они с судов свою артиллерию, медленно тащили ее на назначенные места. Постройка укреплений подвигалась еще медленнее: копая землю, они встречали под тонким пластом ее камень, который с трудом пробивали их самые лучшие инструменты. Непривычные к такой трудной работе, солдаты их болели, и в рядах союзников появилась холера в значительных размерах, так что в день умирало по 150 человек и более. Недостаток в продовольствии и жизнь под открытым небом еще более увеличивали потери и смертность. С удивлением смотрел неприятель на наши войска и на выраставшие укрепления севастопольские. Точно так же живя под открытым небом, трудясь день и ночь над постройкой укреплений, русские войска находили еще время и средства беспокоить неприятеля своими выстрелами, уничтожавшими их работы или разгонявшими рабочих.