«Проходя по Екатерининской улице к пристани, – говорит один из участников обороны, – мы обогнали солдата Волынского полка с окровавленным узелком.

– Что несешь, товарищ?

– Майора, ваше благородие, – отвечал волынец, – бомбой разнесло!.. Славное было начальство, ваше благородие, – так вот, что могли, собрали – похоронить несу.

Страшные сцены эти не производили на защитников славного города того впечатления, которое производят они на человека свежего и небывалого. Усталость до изнеможения делала уцелевших равнодушными к окружающим их ужасам, наводило на них озлобление и желание подраться.

Положение уцелевших и стоявших еще на бастионах было немногим лучше тех, кто кровью своей оросил родную землю. Ежеминутное ожидание штурма и земляные работы до крайности истомили гарнизон; войска не знали покоя ни днем ни ночью; никто не спал, и в то же время все ходили сонными, усталыми и измученными, в каком-то забытьи, не совсем ясно понимая, что совершается вокруг. Каждый видел, однако же, что совершается что-то необыкновенное, небывалое. Об отдохновении никто не думал, потому что было некогда да и негде. Блиндажей, уцелевших от неприятельских выстрелов, было мало, да они и не привлекали солдат. В них было множество насекомых всякого рода, темнота, грязь и духота. Каждый свободный от службы солдат предпочитал отдыхать под открытым небом, в устроенном им самим помещении, где-нибудь поблизости насыпи бастиона. Прислонив к валу свое ружье, он ложился возле него, положив ранец под голову. Сидеть в амуниции было как-то неловко, а снять ее нельзя ни на минуту – и вот он поваливался с боку на бок, проводя в полудремоте все время, пока не позовут его на службу. Служба на бастионе трудна и разнообразна, а потому и залеживаться ему не давали. Денная и ночная цепь, множество секретов и прикрытий батарей, партии, отправляемые в помощь кашеварам нарубить дров, натаскать воды, наряды на пристань за мясом, за водкой, которую привезут с Северной, команды, отправляемые таскать сухари, крупу, принимать патроны, сдать испорченное оружие и принять новое – все эти занятия, отвлекая множество людей, лишали их возможности отдохнуть даже и днем.

Во все время пребывания своего на бастионе солдат не имел возможности ни переобуться, ни переменить белья, валялся в пыли и грязи по целым неделям и месяцам, работая без устали днем и ночью.

С наступлением утра гарнизон в ожидании штурма был всегда в готовности встретить неприятеля, люди были расставлены вдоль валов укреплений, начальники на своих местах, резервы под ружьем, и вдруг, едва только появится заря, вместо штурма атакующий осыплет градом пуль и артиллерийских снарядов. Такое напряженное и выжидательное состояние гарнизона, ослабленного большими потерями, превышавшими 20 000 человек, не знавшего в течение целого месяца ни сна, ни отдыха, сделалось тягостным до последней степени.

Прибавьте к этому невыносимый зной юга, раскаленную каменистую почву Севастополя, отсутствие зелени и тени, недостаток воды, которую доставлять на бастионы в изобилии было затруднительно, а иногда и невозможно, наконец, бессменное торчание на одном месте среди окружающей духоты – если представить себе все это, то сделается ясным, почему каждый из защитников ждал штурма как манны небесной.

С 5 августа три недели подряд союзники громили Севастополь, а между тем, вводя по временам в траншеи массы войск, заставляли подозревать приготовление к штурму. И вот у нас по всем направлениям летели донесения об опасности, просьбы о присылке войск, приказания начальников; начальники являлись на линии; резервы приближались, но штурма все не было. В последние дни сборы войск в неприятельских траншеях производились ежедневно. К ним все привыкли и ограничивались ожиданием штурма. «Да и что можно было предпринять в то время, когда главные укрепления наши были почти разрушены, артиллерия постоянно была приводима в невозможность действовать, а неприятель находился в нескольких шагах, так что он в одну или две минуты мог добежать до рва, большей частью полузасыпанного, и вскочить на вал, также разрушенный».

В это время на всей оборонительной линии и в резервах насчитывалось пехоты 40 500 человек, 1100 саперов и 6200 артиллерийской прислуги, стоявшей у орудий. Вся оборонительная линия, как известно, разделялась Южной бухтой на две половины: на Корабельную сторону, лежащую левее, или восточнее, Южной бухты, и Городскую – правее, или западнее, ее.

Корабельную сторону дугой охватывали начиная с левой стороны от большого рейда бастионы 1-й и 2-й, Малахов курган и 3-й бастион с их промежуточными укреплениями. На Городской стороне были расположены 4-й, 5-й, 6-й и 7-й бастионы с их соединительными батареями. Городская сторона состояла из 1-го и 2-го отделений; Корабельная из 3-го, 4-го и 5-го отделений. На Корабельной стороне было расположено 23 300 человек, начальство над которыми вверено генерал-лейтенанту Хрулеву. На Городской стороне было 17 200 человек под начальством генерал-лейтенанта Семякина. Начальниками войск на отделениях были: на 1-м – генерал-майор Хрущев, 2-м – генерал-майор Шульц, 3-м – генерал-лейтенант Павлов, на 4-м – генерал-майор Буссау, на 5-м – генерал-майор Сабашинский.

Переименовавши всех лиц, начальствовавших войсками на отделениях, мы не можем не сказать несколько слов о генерале Шульце. Служа на Кавказе в звании коменданта Александропольской крепости, генерал Шульц отпросился в отпуск и, с дороги свернув в Севастополь, остался в нем до конца осады. Человек беспредельно храбрый, генерал Шульц беспрестанно обходил свое отделение, появлялся в самых опасных местах во всякое время дня и ночи и к довершению всего держал в своем блиндаже под кроватью несколько пудов пороху, чтобы взорваться на воздух в случае нечаянного нападения неприятеля.

Наступил день 27 августа, день предсмертных страданий многострадального города. С утра этого дня погода была ветреная: вода в бухте расколыхалась, солнца не было видно.

Ожидая, как и в предыдущие дни, штурма, с рассветом войска стояли в полной готовности отразить нападение: орудия были заряжены картечью, стрелки расставлены по всей линии укреплений и резервы приближены. Вместо штурма неприятель открыл с раннего утра столь жестокую стрельбу, что к полудню у нас выбыло из строя 2000 человек гарнизона.

– Что-то крепко бьют, – говорили идущие с батарей раненые.

Около 8 часов утра перед Малаховым курганом последовал сильный взрыв подземных работ французов. Тучи камней и глыбы земли полетели на курган, сотрясение было так сильно, что часть насыпи перед башней обрушилась в ров.

Посреди убийственного огня союзники готовились к штурму. День и час штурма хранились в глубокой тайне, так что назначенные для атаки войска узнали о нем вечером накануне, а приказ им прочли только за несколько часов до штурма.