Когда начал расстегивать ворот френча, в левом кармане что-то задребезжало: Иван потянул цепочку и вытянул разбитые часы. Оказывается, в них угодила пуля.

Шпитальный знал, как дорожил этими часами командир. При каждом удобном случае говорил Ивану, что часы, подарок отца, — единственная вещь, которая осталась у него в память о доме. «Как же он теперь будет без них?» — подумал ординарец.

Лишь Дундич открыл глаза, Шпитальный передал его санитарам, а сам поскакал на привокзальную площадь.

Слезы горечи, обиды и злости застилали глаза молодого бойца. За прошедшие месяцы он так прикипел душой к своему командиру, что для него теперь казалось самым страшным потерять Дундича. Сколько раз в атаках, когда командир, увлекшись схваткой с белыми, не замечал опасности, грозящей с тыла, Шпитальный был его тенью. Разящей тенью. Он отлично знал, что в атаке Дундич слепнет от азарта и злости и не видит ничего, кроме отбивающегося врага. Потому никто не смел оказываться впереди командира. Даже если из такой рубки Дундич выходил поцарапанный шашкой или пикой.

Иван Шпитальный не чувствовал угрызений: ведь он делал все, что мог, чтобы отвести беду от любимого командира.

Но сегодня… Кто же мог ожидать? И нужно было Дундичу кричать в туман: кто там маячит? И вот — такое несчастье! Когда теперь поправится командир? Не окажется ли это ранение таким, после которого списывают вчистую?

Конь, словно чувствуя настроение хозяина, шел неспешно, расслабленно ставя ноги в раскисшую жижу дороги.

Когда Шпитальный подъехал к привокзальной площади и услышал нестройный гул, отринулся от черных мыслей. Посмотрел — вся площадь забита пленными.

Спешился Иван и пошел вдоль рядов испуганных белогвардейцев. Но среди пленных не оказалось офицеров. Спросил одного бойца:

— Неужели все офицерье удрало?

— Нет, — ответил тот. — Им Семен Михайлович в вокзале допрос учиняет.

Вбежал Шпитальный в вокзал и аж задохнулся от табачного дыма, запаха креозота, самогона, а главное, оттого, что увидел перед собой зал ожидания, битком набитый золотопогонниками. Приблизился к одному в высокой папахе и приказал:

— А ну, контра, доставай часы.

Услышал его приказ конвоир и предупредил Шпитального, что ограбление пленных — это мародерство и таких бойцов Буденный сурово наказывает.

— Мародерство? — нахмурился Шпитальный, оскорбленный тем, что его поставили на одну доску с вором. — Вот если я, боец Красной Армии, возьму у бедняков пролетариев фунт муки або охапку сена, тогда буду самый последний мародер. А если я хочу своему командиру возвернуть часы, то какой же я мародер?

— Он потерял их, что ли? — полюбопытствовал часовой.

Тут Иван достал разбитые часы Дундича и рассказал, что задумал он принести своему командиру в лазарет точно такие же. Ну уж если не совсем такие, то хоть похожие. Но чтоб непременно золотые и с мелодичным звоном.

— А где же я такие часы найду, скажи мне? — напирал Иван на часового. — Я их отберу у этих буржуев-золотопогонников. И это будет называться, чуешь как? Конхвискация. А ты — мародерство…

— Ты уж извиняй меня, Ваня, — потоптался виновато часовой. — Я в политграмоте слабый.

Подошли другие конвоиры и штабные бойцы. Узнали эту историю и с веселыми шутками-прибаутками сами начали требовать у пленных офицеров часы.

Белые злятся, ворчат, называют красноармейцев грабителями.

А те знай требуют: доставай часы. Если им показывают металлические или серебряные, они на них не смотрят. Почти всех обыскали. Ни у кого нет золотых часов. От досады Шпитальный чуть не плачет.

Наверное, кто-то из пленных пожаловался Буденному на самовольный обыск. Вышел комдив из кабинета начальника станции, где вел допрос. И нос к носу столкнулся со Шпитальным.

— Это как же ты, братец, до жизни такой докатился? — спросил Семен Михайлович. — На чужое добро заришься. Вор несчастный. Да я тебя за это к стенке поставлю! И не посмотрю, что ты лучший боец моей дивизии.

Стоит ординарец, смотрит в глаза комдива и молчит. Знает характер Буденного: пусть погорячится, покричит, потом все равно объяснить можно будет. И когда комдив спросил, где Дундич, Иван молча протянул Семену Михайловичу разбитые часы своего командира. Буденный сразу узнал их, встревожился. Быстро задал вопрос: