– Лучше бы Тому поторопиться. В конце концов Бэт останется ночью в пределах города и нападет на человека или лошадь, а тогда ему не миновать пули.

– Нервы у него начинают сдавать, – добавил Бантлайн. – Он не помнит ночных полетов, однако само знание того, что с закатом он обращается кровососущим монстром и ничего не соображает, сводит его с ума. В буквальном смысле. Бэт не помнит даже, как Том ослепил его вспышкой.

– Долго вам еще трудиться над сверхпрочной камерой?

– Еще несколько дней. Только бы латунные стены и правда сумели его удержать… Я прежде такого сильного существа не встречал.

– Было бы здорово наслать Бэта на Джеронимо.

– Шаману, который наложил на человека заклятие, сам проклятый вреда причинить не сумеет.

– Я надеялся, что Джеронимо испугается и снимет чары.

– Насколько я знаю, Джеронимо ничего не боится.

– Может, тогда я отвезу Бэта к ранчо Клэнтонов и выпущу его на закате?

– Рискуете и вы, и ваша лошадь, – ответил Бантлайн, – не меньше Клэнтонов.

– Вы всегда такой оптимист? – спросил Холидей.

– С тех пор, как перебрался в Тумстоун.

Холидей открыл незапертую дверь и вошел в номер отеля: свежевыкрашенные стены, кровать, тумбочка, небольшой стол и стул. Кладовой не было, но постояльцу хватало и деревянного шкафа.

Мастерсон сидел на краю кровати, завернувшись в выцветший плед из тонкой оранжевой шерсти, с папиросой в зубах. В пепельнице лежало с дюжину окурков. На тумбочке стояла ополовиненная бутылка виски.

– Как держишься? – спросил Холидей.

– Все хорошо, – ответил Мастерсон.

– Вижу. Вот только дымишь как паровоз, хлещешь самый дешевый виски, какой сумел достать, и тебя трясет так, что пришлось завернуться в плед.

– Черт тебя задери, Док! – огрызнулся Мастерсон. – Вот попревращайся-ка еженощно в кошмарную тварь, попросыпайся неизвестно где, ничего не помня, не зная, кого убил… тогда поговорим!

– Остынь, – произнес Холидей. – Я тебе не враг.

– Вы все враги! Ты человек с утра до вечера и ночью тоже, а я только днем, – журналист затушил окурок и тут же скрутил себе еще папиросу. – Бесполезен и себе, и Уайетту, вообще всем. Единственная причина, по которой я еще не покинул город – это потому, что кто-нибудь из вас точно меня отыщет утром и вернет сюда. А вот что сделают с незнакомцем, который каждое утро просыпается на новом месте, голым? Если бы мозги работали, я бы в обличье мыши убил сначала Джеронимо, затем себя, но я ведь ни черта не соображаю и потом ни черта не помню.

– Мы можем восстановить картину событий, – предложил Холидей. – Каждое утро находят корову или лошадь с разодранным горлом, так что есть шанс определить, где тебя носило.

– Как я за них расплачусь?

– О том, что происходит с тобой на закате, – усмехнулся Холидей, – знают только шестеро или семеро. Никто не придет требовать с тебя денег за животных. И потом, Джон Клам предупредил: если кто потребует возмещения убытков, он сам заплатит.

– Кто это, Джон Клам?

– Редактор «Эпитаф». На случай, если ты еще сам не заметил: город расколот надвое. Одна половина почитает Эрпов, вторая – Джонни Биэна и Ковбоев.

– Ковбоев? – нахмурился Мастерсон. – В округе сотни ковбоев.

– Есть те, что величают себя Ковбоями с большой буквы К. Банда под водительством Курчавого Билла Броциуса и Айка Клэнтона. Та самая, на борьбу с которой нас с тобой и вызвали.

– Я думал, мы приехали защищать Томаса Эдисона и Неда Бантлайна.

– Так и есть, – сказал Холидей. – Впрочем, в конце концов все сводится к тому, что нам предстоит война с Ковбоями. Мы уже выяснили, что в Эдисона стрелял Броциус, – отхлебнув из бутылки, дантист поморщился. – Теперь еще к ним присоединился Джонни Ринго.

– Разве его не пристрелили в Уэйко? – спросил Мастерсон.

– Пристрелили.

– Тогда как?.. – насупился Мастерсон.

– Ты тут не один такой, – ухмыльнулся Холидей, – заколдованный.

– Так он что… этот… как их там … зомби?

Холидей кивнул.

– Опять происки Джеронимо?

– Нет, Римского Носа, – Холидей рассказал о деталях сделки между шаманом и Клэнтонами. – Раз у Броциуса не получилось убить Эдисона, Римский Нос, должно быть, решил, что нужен кто-то пострашнее.

– Ты сам его видел? – Мастерсон так увлекся, что забыл о папиросе в руке; плед сполз у него с плеч.

– Вчера я даже выпивал с Ринго.

– Почему не убил?

– Он и так мертв. И кстати, Ринго мне нравится.

Мастерсон часто-часто заморгал.

– Тебе нравится зомби?

– В разумных пределах. Рано или поздно один из нас убьет другого, а до тех пор мы с ним очень мило болтаем о литературе и философии.

– Как ты намерен убить Ринго? – спросил Мастерсон. – Сам же говоришь: он уже мертв.