Адама Блэквуда. Три года спустя Рессон издает «свою» «Марию Стюарт», которая почти вся является плагиатом296. Кстати, печатал книгу Бальзак. Кроме того, в то время всплывают различные апокрифические «мемуары». Издатель Бодуэн приобрел небольшую рукопись воспоминаний дворецкого Наполеона. Бальзак потихоньку разбавил их собственными рассуждениями и раздул воспоминания на целых четыре тома. Впоследствии ими пользовался Толстой, когда писал «Войну и мир»297. Через несколько лет, в сотрудничестве с другим писателем, л’Эритье де л’Ан, который специализировался на написании чужих мемуаров, Бальзак выпустил «Записки» Сансона, главного палача в годы Великой французской революции298. Преступление окупилось, однако пришлось постараться: существовали другие «Записки Сансона», и важнее всего была скорость. Кроме того, Бальзак приложил руку к нескольким произведениям с сомнительным авторством. Среди них – первый том многоречивого романа «Соблазнитель» (Le Corrupteur), изданного Лепуатвеном в начале 1827 г.299, в котором молодого семинариста по имени Эрнест совращает преступник, бежавший с судна в Ярмуте. Подобно Вотрену (и самому Бальзаку в минуты кризиса), Эдуар Фульбер верит в то, что следование законам природы, по которым выживает самый бессовестный, «не только удовольствие и необходимость, но также и долг».

Все эти библиографические курьезы были для Бальзака лишь временной работой. В то время его больше занимала другая, более традиционная альтернатива самоубийству: азартная игра. Сначала он играл со временем, затем с деньгами. Судя по письмам, сохранившимся от 1825 г., Оноре задумал нечто грандиозное300. В ноябре его отец упоминает о подвигах, от которых отказался бы и Геракл. До того Бальзак побывал в Турени с матерью и Анри, которому исполнилось семнадцать лет. Анри и в семнадцать обнаруживал в себе зачатки «никудышника», каким стал потом. Жили они у Жана де Маргонна в его небольшом замке в отдаленной деревне Саше. Позже Бальзак еще не раз будет бежать туда, чтобы «пополнить» свой мозг. Но, как заметила г-жа де Бальзак, «страдавшая, как все несчастные матери», он был слишком измучен, чтобы выздороветь. Вернувшись в Париж, Оноре узнал, что «Ванн-Клор», хотя и вышедший без указания фамилии автора, был проигнорирован почти всеми газетами, даже «Лорнетом», которую издавал Лепуатвен. В отчаянии издатель заменил титульный лист на оставшихся экземплярах новым, где открыто признавал, что автор – Орас де Сент-Обен. Но пресса по-прежнему молчала, за примечательным исключением Латуша. В начале 1826 г., после краткого визита Бальзака в Вильпаризи, Бернар Франсуа всерьез забеспокоился. У Оноре обнаружились некоторые симптомы туберкулеза; кроме того, у него начался нервный тик. Целых четыре дня он ничего не писал и, «страдая оттого, что до сих пор не достиг никакого полезного успеха в обществе», он страшно измучился и ослабел.

«Подвиги Геракла», которые тогда совершил Бальзак, можно назвать рытьем огромного котлована под несуществующее здание. Бальзак задумал литературный эквивалент огромной крепости и вала, которые тогда сооружали в Шербуре. Бальзак видел ход работ в 1822 г., когда жил у сестры в Байе, и писал Лоре де Берни, восхищаясь современным инженерным искусством и духом предпринимательства: «После того как я там побывал, мне кажется, что препятствий более не существует, потому что соорудили другую шкалу для сравнения невозможного». Как Бальзак объяснял в своей последующей монографии «Об Екатерине Медичи», прекрасной, хотя и отрывочной работе, напоминающей о первоначальном замысле, он «терпеливо и скрупулезно» изучал главные периоды истории Франции301. Он собирался создать то, что в 1825 г. называл «живописной историей Франции» (Histoire de France Pittoresque)302 – не бесконечную последовательность сражений и речей, но историю общества, воссоздание «духа эпохи», «обычаев в действии». Начать он решил с произведения под названием «Отлученный от церкви», которое, впрочем, так и не закончил303. Действие происходило в Турени в конце XIV в. Его намерение обрисовать дух эпохи с помощью подробностей повседневной жизни счастливо, пожалуй даже слишком счастливо, сосуществовало с желанием занимать читателей: «В те дни повсеместно царил хаос; везде грабили. Обычным делом были убийства, кровосмешение, поджоги, преступления любого вида. Крепостных убивали как мух… Безнравственность настолько возобладала, что даже пирожным давали непристойные названия и изготовляли их в непристойной форме». Очевидно, если писать о повседневной жизни серьезно, она представала либо смешной, либо жалкой, особенно если речь шла о жизни в Средние века.

Эротические «Озорные рассказы», с их раблезианством и архаичным языком, служат свидетельством тех трудностей, с которыми столкнулся Бальзак до того, как понял, что можно писать и историю современной ему действительности. Писателю, живущему в эмоциональной ссылке в чопорном девятнадцатом веке, нетрудно было ностальгировать по времени, когда повсюду царили хаос, грабежи и разврат.

В последующие три года Бальзаку предстояло провести много времени в Королевской библиотеке. Работая там, он утверждал – и образ, который он употребил, красноречиво говорит о его подходе к знаниям, – что его труд сродни битве с многоголовой гидрой: взамен каждой отсеченной головы вырастают две новых. По настоянию отца он играл в азартную игру со временем: скоро ему исполнится тридцать. Но Бальзак приучился не терять надежды. Подобно всем азартным игрокам, он верил в различные системы. «Я играю только неофициально, – уверял он Эвелину Ганскую, когда она передала ему слова своей назойливой кузины Розали: общие знакомые видели Бальзака в игорных заведениях, – но я никогда не проигрываю»304. Национальная лотерея была всего лишь «опиумом для бедных»305, зато колесо рулетки таило в себе волшебство. Растиньяк выигрывает огромные суммы, очевидно с помощью одной лишь силы воли306. Складывается впечатление, что Филипп Бридо в «Баламутке» теряет деньги не в силу законов вероятности, а просто из-за собственных глупости и жадности.

Стремление принимать желаемое за действительное уже привело Бальзака на край скользкого склона, который временами казался не таким страшным, как долгое восхождение на гору французской истории. В начале того года поиски издателя для романа «Ванн-Клор» привели его к знакомству с Урбеном Канелем. Канель обладал чудесной для издателя слабостью: он брался издавать только те книги, которые нравились ему самому. По мнению Филарета Шаля, друга Рессона и одного из будущих основателей сравнительного литературоведения, Бальзака отчасти привлекла жена Канеля, «мисс Анна»: ему нравилось перебирать пальцами ее красивые длинные волосы307. Но, помимо всего прочего, Бальзака привлек революционный замысел, который предложил ему здравомыслящий Канель. Суть его в том, чтобы предложить вниманию публики полное собрание сочинений французских классиков «в одном, легко переносимом томе и по цене, которая подойдет любому кошельку». Некий Дассонвиль, предприниматель, знакомый Бальзака, решил, что это неплохое капиталовложение; он внес часть капитала, а простые векселя для Канеля подписала исполнительная Лора де Берни. Воодушевление Бальзака и страх, что кто-нибудь может украсть у них идею, привели его в Алансон, в Нормандию, где он заказал граверу «красивые виньетки» для книг: «Упорство и храбрость, и слава и прибыль будут твоими»308. Кроме того, он быстро набросал предисловия к двум первым томам – сочинениям Мольера и Лафонтена. В предисловии к «Лафонтену» он пророчески размышляет о прекрасной способности последнего забывать о своих финансовых трудностях, погружаясь в мир грез.

Катастрофа не заставила себя ждать. Книгопродавцы неохотно принимали книги неизвестного издателя. К тому же рисунки заказали Ашилю Девериа, ученику Жироде. Гравюры оказались перекошенными и неуклюжими. Книги были набраны мелким шрифтом. После того как вышли все тома, оказалось, что их придется продавать по заоблачной цене: 20 франков (приблизительно 60 фунтов стерлингов в современном исчислении). «Расин» и «Корнель» пылились на полках магазинов; никто их не покупал. Первый поворот колеса Фортуны отнял у Бальзака свыше 14 тысяч франков.

Он не унывал. Раз первое предприятие окончилось неудачей, ответ был ясен: надо рискнуть еще, поставить больше. Он не сомневался, что в мире необузданного капитализма главное – оказаться в нужное время в нужном месте и ухватить деньги, которые повсюду валятся с неба. Один важный урок он все же усвоил: что бы ни случилось, необходимо оплатить счета типографии. Отсюда вывод: надо стать печатником309. Семья как раз недавно получила в наследство немного денег и смогла выкупить дом в Вильпаризи. Дассонвиль, надеясь вернуть свой первый взнос, в июне 1826 г. наконец согласился покрыть долг Бальзака Канелю. К тому времени Бальзак убедил отца гарантировать все будущие долги из капитала, который, как планировалось первоначально, должен был обеспечить его небольшим доходом на черный день. Типографию в те дни можно было купить за 8 тысяч франков. Патент печатника стоил 22 тысячи франков. Муж Лоры де Берни вспомнил о своих связях и написал рекомендательное письмо. Он подтверждал, что будущий печатник – благонамеренный молодой человек; хотя он совершенно неопытен, он хорошо разбирается в литературе. Видимо, его письмо и сыграло решающую роль. Кроме того, официальный запрос, в котором требовалось определить «нравственные и политические взгляды» подателя прошения, наверняка перехватила Лора де Берни: Бальзак, говорилось в письме, вырос в почтенной семье, живущей в полном достатке; его поведение называлось «нормальным»310. Поэтому 4 июня 1826 г., почти семь лет спустя после того, как он начал карьеру литератора на улице Ледигьер, Бальзак стал владельцем типографии на узкой улице Маре-СенЖермен. Он привел за собой на буксире наборщика по фамилии Барбье, которого сделал своим заместителем. Затем Бальзак нанял около тридцати рабочих, взяв в долг 70 тысяч франков. Он не сомневался в том, что печатное дело принесет ему то же самое, что и Сэмюелу Ричардсону: позволит ему провести остаток жизни как прилежному бездельнику. На следующие два года типография стала для Бальзака домом.

Возможно, стоит ненадолго задуматься о характере человека, который балансировал на краю скользкого обрыва. Дело в том, что неудача Бальзака-предпринимателя совпала с успехом на другом поприще. В некотором смысле одно даже объясняет другое. Мы располагаем двумя письменными свидетельствами и обманчиво прозрачным рисунком, которые предлагают своего рода предсмертное вскрытие: с их помощью можно проанализировать стремительный взлет и еще более стремительное падение Бальзака-бизнесмена.