«В самом деле, – брюзгливо писал Бальзак в апреле 1836 г., – я вижу, что вы почти ничего обо мне не знаете. Вам неизвестно о “Лилии долины”, ставшей предметом гнусного судебного разбирательства… Вы пишете мне по-английски; похоже, вы незнакомы с большинством моих творений. Если бы вы понимали, что я, подобно дикарю, умеющему выследить друга или врага, могу найти вас по крошечным следам и подсказкам, вы, по крайней мере, были тронуты моей сдержанностью и поняли, что именно я ищу. Я хочу на что-то опереться, поставить ногу на сухую почву, пусть она будет пустынной и бесплодной – как вам угодно. Но не позволяйте мне летать в пустом небе».

Поскольку небо Бальзака не было совсем уж пустым и поскольку он по-прежнему принимал гостей, один из любовников Аталы вполне мог увидеть сепию и узнать почерк на подрисуночной подписи.

Еще одна важная подсказка – ее писчая бумага, которая отмечена инициалами «Л. М.» и графской короной. «Луиза» заявила, что ни инициалы, ни корона ей не принадлежат: бумага – часть ее маскарадного костюма. Ходили слухи, что Атала пользовалась покровительством человека, которого называли «либеральным графом». Возможно, именно о нем и идет речь814.

Остальные письма почти ничего не добавляют к нашим сведениям о «Луизе». Несколько раз она присылала Бальзаку цветы – букет роз, пока он сидел в тюрьме Национальной гвардии. В августе 1836 г. с ней произошло нечто «мучительное». В середине 1837 г., после возвращения Бальзака из Милана, переписка сошла на нет. Бальзак пожелал «Луизе» счастья и вернулся к работе: «Там, как в бою, становишься всецело захвачен битвой; страдаешь, но сердце умолкает».

Прежде чем собрать все улики воедино, кажется справедливым последовать за Аталой, хотя и очень ненадолго, на ее прощальный поклон – отчасти потому, что она олицетворяет собой определенный тип актрис, хорошо знакомый читателям «Человеческой комедии». Несмотря на то что Фредерик Леметр жестоко с ней обращался, он сделал из нее отличную актрису, поэтому к 1846 г. она выросла во всех отношениях – даже стала выше ростом: «Высокая, статная женщина, с красивыми глазами и приятным голосом, – пишет о ней англоязычный путеводитель по парижским театрам, – она ходит по сцене с замечательными легкостью и достоинством и обладает достаточно гибким талантом, который позволяет ей с одинаковым успехом играть и даму из общества, и гризетку»815.

Закат ее карьеры во многом типичен. Наибольшим успехом она пользовалась в романтических драмах «Кин» (ее всегда приписывают Александру Дюма, но забывают, что Дюма писал ее в соавторстве с Толоном) и «Рюи Блаз» Виктора Гюго. Сам Гюго в предисловии хвалил ее, сказав, что она сыграла королеву «изысканно и умно», от нее не ускользнул ни один нюанс. К тому времени она выступала уже под собственным именем, Луиза Бодуэн. В 1839 г. она сбежала от Фредерика. По мнению первого серьезного биографа Фредерика Леметра, мать Аталы хотела для дочери более выгодной связи; она продиктовала ей «жестокое» прощальное письмо и помогла дочери прийти к «соглашению» с «либеральным графом»816. После революции 1848 г. Атала в составе труппы, исполнявшей пьесы Дюма, гастролировала в лондонском театре «Друри-Лейн» и играла в «Графе Монте-Кристо»817. У нее был короткий роман с Дюма, как и у многих других актрис818; и, подобно многим представительницам ее профессии, она постепенно исчезает из поля зрения. Далее стареющая актриса играла в провинциальных театрах. В 1885 г. она вышла на покой, поселилась в Лионе и умерла вдовой в Виллербанне в 1894 г.

Если наша догадка верна, что же у них произошло? Вырисовывается смутный и противоречивый портрет «Луизы», который предполагает, что Бальзак, возможно, был прав, желая сохранить тайну. Может быть, он даже узнал о ней нечто неприятное: повесть «Фачино Кане» была посвящена «Луизе, с нежной благодарностью», но затем, спустя какое-то время после ноября 1844 г., Бальзак без всякого очевидного повода вычеркнул посвящение. Прежде чем предположить, что это могла быть за причина, вот еще две догадки, которые стоит рассмотреть. Одна – просто курьез: в отличие от остальных женщин, которые писали Бальзаку анонимные письма, «Луиза» практически ничего не знала о его произведениях. Второй догадкой мы обязаны хорошо развитой интуиции самого Бальзака.

Из ее единственного сохранившегося письма можно сделать вывод, что Бальзак подозревал: «Луиза» не сама сочиняет свои письма; ей кто-то помогает: «Почему вы спрашиваете меня о подруге? Я не прячусь ни за какой подругой… Вы совершенно правы, что доверяете мне: никогда не обладали вы таким сердцем, как мое… Увы! вы не знаете этого сердца, которое отдает себя вам, но не может прийти к вам. И все же вам известно, что я по природе добродетельна и по-настоящему, от всей души, почитаю вас. Если то, что вы пишете в конце, правда и вы по-прежнему сильно верите в меня, несмотря ни на что, я благодарю вас за то, что вы отдаете мне должное… Я искренне люблю вас, когда вы такой».

Бальзак заметил противоречие в письмах «Луизы»: сочетание опыта и невинности, неловкость в подборе выражений – и вместе с тем вполне литературный стиль и грамотность. Если Луиза – Атала Бошен, возможно, ее тщеславная мать, которая толкнула дочь на сцену, когда та была еще ребенком, играла роль ее наставницы в то время, как Атала сблизилась с Фредериком Леметром, и диктовала ей письма. Возможно, мать решила, что знаменитый писатель, который столь великодушно пригласил актеров в дорогой ресторан, станет хорошим «покровителем». Атала сумеет воспользоваться своим умением сыграть «даму из общества». Как напоминает девочка в последних главах «Кузины Бетты», такого рода отношения матери и дочери вовсе не были чем-то необычным; возможно, не случайно Бальзак в 1846 г. назвал свою героиню Аталой – «женским шедевром в грязи проституции»819.

Еще одно предположение. Возможно, Атала и ее мать надеялись приобрести ценные автографы. В 1851 г. «Мода» готова была заплатить за письма 3000 франков. Не исключено, что мать и дочь готовы были заняться популярным преступным бизнесом того времени: шантажом. Последнее предположение объясняет, почему Атала взялась переписываться с Бальзаком, не читая его произведений. В таком случае подтверждались бы худшие опасения Бальзака об актрисах. Во второй части «Утраченных иллюзий» они показаны почти проститутками, жертвами, достойными жалости, но вместе с тем опасными объектами фантазии820. Здесь Бальзак напоминает одного из своих провинциальных буржуа или теолога-консерватора. Следует, впрочем, заметить, что его актрисы со сломанными судьбами определенно правдивее неземных созданий Готье и Нерваля.