– Да, – ответил он тоном, сухим, как гвозди, и таким же острым.

– И собрание прошло не очень хорошо?

– Интересно, мистер Уайлд, читали ли вы когда-нибудь трактат «Совместим ли папизм с гражданскими свободами»? – спросил он с улыбкой без малейшего намека на юмор. – Если нет, возможно, вы изучали потрясающую книгу, изданную «Харпер Бразерс», под названием «Ужасающие откровения монахинь Отель-Дье»? Ну, тогда, возможно, вы еще не в курсе, что у священников есть обычай насиловать монахинь, а потом хоронить крошечные последствия этих союзов в подвалах монастырей. Естественно, существуют опасения.

Последнее слово он выплюнул с такой силой, что я едва не вздрогнул.

– Я понимаю, вы злитесь на клевету. И у вас есть право.

Я помолчал.

– Но, отец, такие события и вправду когда-нибудь случались?

Он сжал зубы.

– Случались. По всему миру, каждый день, среди индусов, турок, протестантов, англикан и католиков. Но если я отрекусь от своего Бога, мистер Уайлд, я не смогу лучше бороться с такими отвратительными деяниями, поскольку как мне в чем-либо преуспеть, не имея Бога на своей стороне?

Я выпрямился и оперся рукой о край стола.

– После того собрания, когда все расходились. Кто-нибудь из них сделал пожертвование? На приют или на церковь?

Священник поднял брови.

– Один из них, после многих дружеских слов в мой адрес и в адрес епископа.

– Это была одежда или еда, какой-то большой мешок? Было уже поздно, вы говорили с важными людьми. Вы поблагодарили его. Вы обрадовались, что он изменил свои убеждения. Вас разрывали на части, и вы отложили мешок, решив рассортировать его попозже.

– Да, – сказал он. Его доброе лицо дрогнуло, беспомощно и растерянно.

– Этот мешок еще здесь?

Священник побелел, с его лица разом стерли все краски, и прикрыл рот рукой. Будто ответ был ядовит, и он сам мог впитать яд, едва произнесет слова. Я чувствовал это, но не мог позволить себе роскоши ждать.

– Отец, пожалуйста, напишите имя жертвователя. Напишите на бумажке и дайте ее мне. В противном случае это всего лишь мое слово.

Его рука дернулась, но он совладал с собой и потянулся за бумагой и пером; лицо его застыло, как у Святого Николая на картине.

Странно, но пока он запечатывал судьбу человека, а я следил за ним, я не думал, что будет дальше. О том, что я буду делать, что значит эта бумага. Я думал о словах Мерси, сказанных в Вашингтон-Сквер-парк. Что описание – в некотором роде карта. И что она никогда не изучит своих внутренних пределов, не описав их – как землемер с веревкой и астролябией, задумчиво глядящий на реку. Я осознал: не слишком ловко обращаясь со словами, я делаю то же самое при помощи оберточной бумаги. Потом я подумал о ее сожженной книге и о том, как я вчера поступил с Мерси, и испытал такой стыд, равного которому не испытывал за всю жизнь.

Священник протянул мне имя. Оно меня ничуть не удивило, поэтому я просто сложил бумажку, спрятал ее в карман сюртука и сказал:

– Я новичок в этом деле. Но, поверьте, я сделаю все, как надо.

Потом я пожал ему руку и повернулся, чтобы уйти.

– Говорят, в Святом Николае было всего пять футов роста. Он был очень невысоким человеком.

Я взглянул на картину и сказал:

– Я не понимаю.

– Господь пользуется подходящими сосудами, – тихо произнес отец Шихи, глядя на свои руки. – Без обид, и прошу прощения.

– Могу я одолжить ваш пистолет?

Эта фраза показалась мне единственным разумным ответом.

Выходя из собора с его пистолетом в кармане, я задумался, какого же Бога он имел в виду, понимая, что у меня нет определенного. Каждая секунда этого гнусного расследования была выстроена на моей крови, поте, моих мозгах и желании знать. Но если на моей стороне есть какая-то незримая сила, я буду дураком, если отрину ее. И потому я отбросил сомнения с молчаливым «спасибо». Всем и каждому, кто помогал мне без моего ведома, вплоть до Мэдди Сэмпл и ее здоровых аппетитов.

Полчаса спустя я стучался в дверь дома Андерхиллов.