Шелковая Марш сидела в богато украшенной ложе. И главное украшение – она сама, разумеется. Хрупкая, как тесаный камень, и примерно такая же ломкая, как алмаз. Спокойная, холодная, безупречно выглядит. И я мог рассчитывать только на одно, на единственное оружие, которым располагал: я видел ее насквозь.

– Джентльмены, – сказал я паре светских хлыщей, сидящих в ложе; тщательно смазанные усы, искусно пошитые рукава, симпатичные, как картинки, и такие же плоские. – Вам пора попрощаться.

– Мистер Уайлд, – сладко протянула Шелковая Марш, во взгляде полыхнуло раздражение, – вы, разумеется, можете присоединиться к нашей маленькой компании, но я совершенно не представляю, почему мои друзья должны уйти.

– Нет? А я могу представить целых две. Во-первых, мне крайне необходимо допросить их в Гробницах по поводу нью-йоркских публичных домов. Думаю, это займет несколько часов. Разумеется, если они не исчезнут с такой скоростью, что я даже не успею заметить, были ли они здесь. А во-вторых, они могу развлекаться в вашем заведении с детьми, но спорю, что даже если им по вкусу птенчики-мэб, они не захотят поболтать о мертвых.

Через пять секунд от них осталось одно воспоминание. Я говорил дружелюбным, взвешенным тоном. Отлично подходящим к мрачному смыслу слов. Мне нужно было выбить ее из равновесия, разозлить и заставить совершить единственную ошибку.

Шелковая Марш даже не шевельнулась, когда я присел в одно из опустевших бархатных кресел. Даже не моргнула. Но не это нервировало меня. И не это кольнуло отвращением. Она даже не взглянула вслед своим спутникам. Как будто, скрывшись из вида, они вообще исчезли: маленькие и безжизненные, как шахматные фигурки. И такие же заменимые.

– Я уже поняла, мистер Уайлд, что вы грубиян, но сейчас, похоже, вы и вовсе забыли, как следует вести себя с людьми.

Она наклонился к ведерку со льдом, из которого торчала бутылка шампанского, и налила нам два бокала. На ней было красное атласное платье из муарового шелка, от чего ее глаза казались еще синее, а льняные волосы были убраны под черную бархатную ленту. Роскошно и со вкусом.

– Скажите, – произнесла она, откинувшись назад; свет искрился на ее бокале с шампанским, как на разбитых призмах, – вы пришли сообщить мне, что же случилось с бедняжкой Лиамом? Вы поймали злодея? Я была бы очень рада узнать, что вы не зря столь наглядно упомянули о мертвых птенчиках.

– Несомненно. Не хотите ли поведать мне, скольких птенчиков вы преднамеренно успокоили, прежде чем продать для аутопсии Питеру Палсгрейву?

У большинства людей потрясение похоже на страх. У Шелковой Марш оно напоминало наслаждение. Рот приоткрылся, голова откинулась назад, бледные ресницы вздрогнули. Интересно, подумал я, уж не совершенствовалась ли она в этом. Такое искусство нелегко освоить.

– Это ложь, – выдохнула она.

– Нет, это вопрос. Я просто хочу знать, сколько их было. У меня нет ни клочка доказательств, так что все мои карты на столе. Я ничего не смогу доказать. Пустышка. Скажите мне.

«Скажи мне. Ты говорила, что росла птенчиком-мэб, ты выдала это невольно, и после сожалела о своем признании. Так скажи мне. Я честен, ты несравненная лгунья, так давай разыграем свои сильные стороны, пока один не выиграет».

– Должно быть, вы хотите сказать, что обвиняете в этом доктора Палсгрейва, – сказала она, вновь испуганно вздрогнув и меняя тему. – Нет, я не поверю в такую гнусность. Он очень хороший человек, филантроп по натуре, человек, который не удовлетворится, пока не вернет свой долг человечеству.

– А еще он признался, что платил вам пятьдесят долларов за тело. Я могу закопать доктора, у меня достаточно доказательств, но я хочу знать, сколько проданных вами детей умерло естественной смертью. Вы усыпляли их, верно, чем-то травили. Десятки ядов невозможно заметить, даже доктору Палсгрейву, и, в любом случае, тела давно разложились. Все доказательства сгнили. Так что ответ вам не повредит.

Выгнувшись вперед, будто приставляя нож к моему горлу, Шелковая Марш поднесла свой бокал к губам, коснулась им нижней губы, вкрадчиво и кокетливо.

– Если вы ничего не знаете, – сказала она, – не представляю, зачем мне вам рассказывать.

– Я знаю, насколько вы умны. Разве это вас не удовлетворит?

– Мистер Уайлд, но к чему мне хотеть убивать своих работников?

– Я не сказал, что вы хотели. Я только сказал, что вы сделали.

– Это так утомительно, – вздохнула она. – Даже если предположить, что я позволила хорошему доктору распорядиться телами умерших от болезней… а я этого не отрицаю, мистер Уайлд, он очень их хотел, – нежно добавила она, будто змеиный язык лизнул мою кожу. – Он хотел все тела, до которых мог дотянуться, и разве я в том положении, чтобы отказывать? Я мадам в борделе, а он – известный доктор, к которому я обращаюсь за медицинской помощью. Он настаивал на моем сотрудничестве, и разве я могла отказать, когда он властен над моими домочадцами? Он едва ли не шантажировал меня.