Тряпка и ведро нашлись на кухне. Сама же кухня оказалась на удивление просторной для такого, в общем-то, скромного дома. Здесь располагались «дворцового» размера обеденный стол, окруженный венскими стульями (старинными, изящно гнутыми, покрытыми темным лаком), и габаритный холодильник. Вигилярный понял, что при худших климатических условиях именно здесь совершались коллективные мистерии профессорского гостеприимства. Он заглянул в холодильник. Его объем весьма плотно заполняли бутылки элитной водки и виски, консервы и вакуумные пакеты с дорогими итальянскими сырами, колбасой и нарезанной ветчиной. В дверцах холодильника, словно гвардейцы на плацу, выстроились банки «будвайзера» и «Балтики». Вигилярный едва удержался от вульгарной тактики преодоления похмельного синдрома. Тошнота все еще таилась в засаде.

Вода из крана едва лилась. Он дождался, пока ведерко наполнилось на четверть, возвратился в комнату и кое-как отмыл пол. Когда уже выкручивал тряпку, то услышал шаги. Как бывает в доме со старыми деревянными ступеньками – сухие и барабанные. Вряд ли это шаги профессора, решил Павел Петрович. Далеко не тяжелый и не старый человек спускался по ступенькам. Вниз упруго сбегали молодые ноги.

Вигилярный выглянул в коридорчик и увидел девушку. На первый взгляд она была именно девушкой. Хотя могла оказаться и молодой женщиной. Спортивного типа. С длинными, затянутыми в узкие джинсы, ногами.

– Доброе утро! – поздоровался гость.

Видно было, что девушка не ждала появления незнакомого человека. Она резко обернулась на его голос. Ее рыжие волосы, собранные в пышный хвост, мотнулись, но удержались в пучке, словно склеенные. Лицо девушки оказалось широким, с выразительными скулами и аккуратным носиком.

«Она и в самом деле юная, – заметил Вигилярный. – Лет восемнадцать. Ну, двадцать».

– Я гость Геннадия Романовича, – опередил он вопросы рыжей. – Геннадий Романович позволил мне остаться здесь на ночь… А вы, я так понимаю, его дочь?

– Дочь, – подтвердила девушка. В ее светлых глазах застыли настороженность и нечто отстраненно-буддистское, обычно – как знал Павел Петрович – плохо сочетаемое с настороженностью. Взгляд дочери Гречика показался гостю ощутимо твердым. Впечатление было такое, что глаза девушки направляют на него невидимый таран.

«Неужели я на вора похож?» – удивился Вигилярный, а вслух спросил:

– Геннадий Романович еще не проснулся?

– Еще спит, – подтвердила рыжая, не отводя своего «таранного» взгляда от лица Вигилярного. – Я уже бегу, извините. Не успею кофе вам приготовить. До свидания.

– Ноль проблем, – широко улыбнулся гость. – Надеюсь, позднее увидимся.

Девушка не ответила. Выбежала из дома, коротко хлопнув дверью.

«Какая-то резкая у профессора наследница. Неприветливая», – подытожил Вигилярный и пошел искать кофеварку.

После двух чашек кофе его отпустило. Тошнота покинула засаду, отступила в свои нутряные укрытия. Не замедлил проснуться аппетит. Вигилярный с удовольствием употребил холодную ветчину, заварил новую порцию кофе и решился побеспокоить профессора.

«Все-таки уже одиннадцать, – он сверил наручные часы с хронометром на экране мобильника. – А он все еще спит, сурок старый. Ехидну, наверное, во сне видит. Здоровенную такую ехидну, рассевшуюся своей ехиднинской задницей на всех путях одновременно. А ведь глупости говорят, будто бы сон алконавтов глубок, но краток».

Вигилярный поднялся на второй этаж, подошел к закрытой двери и осторожно постучал по лакированному дереву. Никакого ответа. Он приоткрыл дверь и увидел разбросанные по полу книги. Коричневые томики Брокгауза и ярко-синие Ключевского. Это удивило Павла Петровича, и он решил осмотреть комнату. Профессора там не было. Постель разбросали, книжный шкаф отодвинули от стены. Плинтусы были сорваны. Одну из досок пола выломали. Ее обломок торчал, как корма тонущего «Титаника».

Впечатление было такое, будто кто-то провел в комнате быстрый и брутальный обыск.

«Так вот что это за звуки были», – догадался Вигилярный. Он вспомнил реакцию девушки на его появление. Теперь ему стало неспокойно. Очень неспокойно. И холодно. Словно ему на плечи накинули мокрую простыню.

Он побродил по комнатам. Гречика нигде не было. Однако и новых следов обыска не нашлось. Осмотр двора тоже не прояснил ситуации. Вигилярный окончательно сбросил с себя похмельную неторопливость. Его движения обрели уверенность и проворность. Он заглянул в недра невысокой пристройки, принятой им за гараж. Там обнаружилась домашняя мастерская с токарным станком и фрезой на массивной станине. Вдоль стены сложили дубовые доски, паркет и обрезки труб. Топоры, пилы, цепи повесили на стене. На полках, под потолком, выстроились шеренги банок, бутылей и закупоренных стаканов. С потолочных балок свисали шнуры.

«Профессор здесь мастерит, наверное, – предположил Павел Петрович. – Расслабляется рукодельем». Глаза его тем временем привыкли к полутьме и заметили нечто жутковатое.

Ручейки пота мгновенно смыли холод со спины Вигилярного. Из-за токарного станка торчали босые старческие ноги с широкими, набухшими ступнями. Несколько минут он не отрывал взгляда от кривых, небрежно обрезанных ногтей и желтовато-восковой кожи, словно припудренной серым. А когда оторвал, то заметил, что фрезерная плита залита жидкостью, казавшейся в полумраке жирной и черной. Стружка на полу набухла темными грудками. Он уже знал, что увидит, если заглянет в узкий проход между станками.