– Верю, – кивнул головой Павел. – Голым в ночных горах не очень комфортно.

Его воображение нарисовало древние Карпаты: дикие, поросшие могучим пралесом, – и черноволосую колдунью, бегущую к глубокому озеру, – страшную и прекрасную, возбужденную священными напитками и смертельной опасностью. А смешанная с ее потом кровь молодой волчицы стекает по стройным бедрам, как вода по скале, обрызгивая корни дубов и буков.

– Давай бутерброды, брателло, будем обедать, – старший оборвал эротические фантазии Павла.

– Ты же говорил, что мы уже пришли.

– Пришли.

– Тогда давай сначала дело сделаем.

– Подожди, не спеши.

– Чего ждать?

– Понимаешь, – Александр Петрович прищурился, осматривая окружающие, поросшие соснами и высокими кустами, горы, – меня все еще беспокоит тот треск. Посидим, поедим. А заодно посмотрим и послушаем. Вдруг кто появится.

– Ага. Даже так… – Младший тоже прикипел взглядом к нависавшей горной гряде, с которой Ведьмин лаз можно было рассмотреть как на ладони. – Зачем же мы тогда это место спалили? Тупо как-то.

– Ничего мы не спалили, Павлуша. Пока что не спалили. Место это известное, туристы иногда сюда забредают. Бывает что и ночуют. Но здесь можно месяц ходить и тайник не найти.

– Бункер какой-то?

– Круче, брателло, круче! – рассмеялся «карпатский эсквайр», расстилая клеенку на большой плоской глыбе. – Ты пока что расслабься. Сейчас пивка попьем, перекусим. Пусть враги – если такие здесь ходят – удостоверятся, что мы отдыхаем модно и правильно.

– А кто эти «враги», как ты думаешь?

– Кто, спрашиваешь? – Старший открыл бутылку, щедро, со вкусом, отпил холодного пива. – У меня сейчас, Павлуша, две главные версии. Первая: кто-то из моих соседушек сильно заинтересовался нашим походом в горы. Так заинтересовался, что идет, бедолага, за нами от самого Яремче. Есть здесь, среди местных гуцулов, такие, прости господи, врожденные пинкертоны, что иногда убить хочется… – Он второй раз приложился к бутылке. – Вкусный пивасик! Отведай, Павлуша, восстанови свой водно-солевой баланс… Вкусно? Я же тебе говорил. Не зря на себе этот кайф тащили… Так вот, существует еще и вторая версия. Она, скажу тебе, более стремная. Не исключено, что бандиты, пришившие профессора, тебя конкретно зацинковали и приехали за тобой сюда. Если вторая версия подтвердится, то у нас с тобой, брателло, реальные проблемы.

Некоторое время они ели молча, прислушиваясь к окружающим звукам. Над нагретым взлобьем скалы жужжали тяжелые августовские насекомые, серые белки спрыгивали с кривой сосны и с безопасного расстояния наблюдали за трапезой братьев.

– Я вот что, Паша, хотел тебя спросить, – нарушил молчание старший. – Ты мне объясни все-таки, какое отношение имеют все эти цацки, – он покосился на рюкзаки, – к Сковороде. Ты знаешь, я человек далекий от истории, литературы. Возможно, чего-то не понимаю. Наверняка не понимаю. Сковороду я в школе изучал. Помню, что жил когда-то очень умный дядька, любил путешествия, ненавидел богатых и попов. Написал стих «Каждому городу нрав и права». Мы его учили на память. О том, что каждого гонит свой бес. Учительница Анна Петровна говорила нам, что Сковорода этот был сильно не от мира сего. Такой блаженный дядька. Соответственно, страдал за правду-матку от разных обидчиков. Домом и семьей так и не обзавелся, всю жизнь свою бедствовал, бомжевал по Украине. Такая вот картинка. А здесь я вижу: серебро, гравюра плюс идол деревянный, офигенно древний… Что-то тут реально не клеится, брателло. Он что, язычником был?

– Да нет, православным.

– Так объясни же мне, темному, каким боком все эти вещи со Сковородой соотносятся.

– Не знаю.

– Вот тебе на… – Вигилярный-старший аккуратно сложил мусор в пакет. – А мне казалось, ты в теме.

– Я уже думал об этом. Ну, допустим, с гравюрой более-менее ясно. Она скопирована, возможно, даже рукой самого Григория Саввича, из сборника мистических эмблем. На ней, насколько я понимаю, символически изображено одно из основных понятий алхимии – Андрогин, соединение ртути и серы, как основа для дальнейшего производства философского камня.

– Алхимия – антинаучное учение.

– Это тебе тоже Анна Петровна рассказывала?

– Нет, Валентина Сергеевна. Она нам в школе химию преподавала. Серьезная женщина была. Мне за бензольные кольца двойку поставила.

– Эта серьезная женщина преподала тебе искаженное понимание алхимии. Во времена Сковороды эта наука уже потеряла признаки учения о свойствах веществ. В восемнадцатом веке алхимия была чем-то средним между самобытной философией и символическим преподаванием метафизики. Ее переплели с каббалой, Таро и другими оккультными системами.

– Вот и получается, брателло, что Валентина Сергеевна ничего не искажала. Каббала, Таро… Антинаучный бред.

– Философия, Саша.

– Философия – предмет темный, – «карпатский эсквайр» откинулся на спину и заложил руки под голову. – Философы не проверяют свои выводы экспериментами. Соответственно, нельзя понять, кто из них прав, а кто лжет. Все запутано. Нет ясности. А там, где нет ясности, там нет практического применения.

– А как они могут экспериментально проверить свои выводы, если философия оперирует такими предметами, как «сущее», «бытие», «время», «пространство»? Как можно экспериментировать с бытием или временем?