Все дела задерживаемых по подозрениям политического характера стали тогда поступать в особую следственную комиссию, которая существовала там и ранее. Наряду с этим, по моей инициативе, при содействии Малыхина, при управляющем уезда была образована особая комиссия, которая ведала возвращением собственникам живого и мертвого крестьянского инвентаря, отобранного в разных случаях разными отрядами и военными частями у населения и попадавшего в Канск во время прохождения через Канск отрядов и частей. В комиссию входили представители от земства, от начальника военного района и от управляющего уездом.

Во время же моего пребывания в Канске случайно чехами был обнаружен на берегу реки Кана у линии ж[елезной] д[ороги] труп расстрелянного. Чехи сообщили об этом мне, причем указали, что труп, по-видимому, выброшен из эшелонов, стоявших на ст[анции] Канск. Выяснить, как и откуда появился труп, было поручено командиру штаба бригады Красильникова, и оказалось, что в эшелонах, стоявших у станции, в двух вагонах устроена гауптвахта для арестованных в дисциплинарном порядке. И начальник этих эшелонов штабс-капитан Шрам, бывший офицер 1-го полка красильниковской бригады, состоял агентом контрразведки розановского штаба, производил обыски и аресты по своему усмотрению, распоряжался арестованными, приспособив для них особый вагон-теплушку, не допуская по отношению к ним даже расстрела; выяснилось, однако, что найденный чехами труп является трупом, расстрелянным Шрамом Обо всем этом мною по телефону доложено было в село Хр[исто]-Рождественское Красильникову, который, в свою очередь, о действиях Шрама доложил Розанову и, в конце концов, настоял на том, чтобы Шрам из Канска был убран и его контрразведка уничтожена.

О своих впечатлениях, вынесенных на Канско-Тасеевском фронте, я, как прежде участвовавший в организации блока общественных организаций в Омске, сделал сообщение на заседании бюро блока в Омске, на котором присутствовали: председатель блока Ал. Ал. Балашкин и члены бюро В.у. Куликов, Н.А. Филашев (по настоящей фамилии Антонин Иванович Новиков) и Клафтон. Аналогичные по характеру сообщения сделал Ал. Ал. Балашкин. Эти сообщения вызвали прения, конца которых я не дождался. Мое сообщение заинтересовало Балашкина, и он, очевидно, придал ему значение, потому что через день, через два просил меня, встретившись снова со мной, сделать доклад министру внутренних дел В.Н. Пепеляеву.

У Пепеляева я был, он выслушал мой доклад, сказал, что вызовет меня еще раз, чтобы ознакомиться с подробностями, но так этого и не сделал. Мое сообщение, и в блоке общественных организаций, Пепеляеву показалось, главным образом, настроением масс крестьянского населения, вызываемым действиями агентов власти на местах, и общим курсом правительственной политики. Из блока общественных организаций я вышел в ноябре 1918 г., вслед за выходом Ал. А. Емелина и Галицкого. Поводом к выходу послужило несогласие с тактикой блока и направлением его политической деятельности, ибо после свержения Директории блок, признавший диктатуру Колчака, стал фактически ширмой общественности для реакционной политики Ив. Михайлова, Ник. Инн. Петрова и компании. Из партии народных социалистов я вышел в июне 1919 г. вместе с Тугариновым Б.И., А.К. Скальским и М.Г. Александровским, также в силу несогласия с позицией омской группы партии, возглавляемой Филашевым.

Тогда же я ознакомился с блоком демократических организаций, в который вошел М.Г. Александровский, но не мог войти я, как военный. Считаю необходимым подчеркнуть, что, вступив в отряд Красильникова для ликвидации в нем застенка произвола и насилия, я все время преследовал эту цель, оставаясь в отряде, и сделал все, что было в моих силах в отношениях, а фактически, с июля 1919 г. в жизни отряда и вообще в политической деятельности участия не принимал. Более показать в настоящее время ничего не имею.

Показания мне прочитаны. Александр Шемякин.

Тов[арищ] председателя К. Попов.

Верно, секретарь Г. Евстратов.

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 104–105 об. (Машинопись, копия.)

Документ № 16

г. Иркутск, 1 марта 1920 г.

Протокол № 4 опроса Александра Васильевича Шемякина

Марта 1-го дня 1920 г. я, нижеподписавшийся, тов[арищ] председателя Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попов, опрашивал поименованного выше Шемякина, который прочел свои показания по моему предложению, собственноручно показал:

В дополнение моих показаний от 24/1, 11/2, 12/2 сего года я хочу дать небольшую, если можно выразиться, историческую справку о действиях народившихся в период майско-июньских событий 1918 г., так наз[ываемых], экстерриториальных атаманов. Я не буду касаться атаманов, выдвинутых съездами казачьих кругов, которые до некоторой степени являются отражением самого казачества, за исключением Сибирского] казач[ества], где настоящим выявлением подлинной физиономии казачества являлись Березовский и Глебов, а не Иванов-Ринов, которого нужно отнести к экстерриториальным.

К этой категории нужно отнести: Волкова, Анненкова и Красильникова. Давая их характеристику и о их работе, я буду пользоваться, главным образом, мнением общест[венных] политич[еских] кругов г. Омска, и при изложении буду совершенно объективным и беспристрастным. Прежде чем перейти к экстерриториальным атаманам, я для полности укажу, как казачество в [его] политической физиономии отражалось в лице общественности. Все казачество подразделялось приблизительно на четыре группы: Сибирское и Семиреченское считались самыми демократическими и радикальными. Второе – Оренбургское и Уральское характеризовались одним словом «выкжемистами». Третье – Забайкальское и Приморское – консервативными и стремившимися к реставрациям положения до февраля 1917 г. И четвертое – Енисейское и Иркутское казачество. Первое тяготело к первой группе, а второе к третьей.