По инерции обижались и злились на русских британские (вместе с ними американские) авторы толстых книг лет сто: «Методы, использованные русскими в их отношениях с местным мусульманским населением во время завоевания, в целом не очень отличались от методов, использованных монголами. Русские методы в то же время, несомненно, были более грубыми и жестокими, чем методы, использовавшиеся другими колониальными державами».

Но вот давно упокоились участники и современники тех бурных событий, за ними последовали их потомки и наследники, давно исчезли с мировой карты цвета колониальных империй, «осела пыль», и наступили новый век и новое тысячелетие.

«Царский режим продемонстрировал один из наиболее успешных примеров территориальной экспансии, – сказано в недавно изданной «Кембриджской истории России», – незападного государства, бросившего в XIX в. вызов всей мощи великих европейских держав. Более того, эта страна внесла огромный вклад в мировую сокровищницу культуры. История царской России – составная часть глобальной истории европейской экспансии.

Продвигаясь за пределы своих границ, Россия импортировала в покоренные земли европейские институции, технологии и даже квалифицированные кадры, как военные, так и гражданские. «Жертвой» российской экспансии были такие же номады и оседлые мусульманские народы, как и те, что подвергались завоеванию другими европейскими державами. Да и оправдательный мотив был тот же – цивилизаторская миссия Европы» [653] .

Спустя 150 лет признали русских своими – не хуже и не лучше других. Слово «жертвы» поставлено в кавычки.

Продвинувшись в глубь Средней Азии и подчинив своей воле среднеазиатских ханов, Россия решила важную военно-стратегическую задачу – потенциальный противник был остановлен на дальних рубежах, зато свой плацдарм для наступления на Индию Россия придвинула к рубежам противника, чем на долгие годы озаботила британскую правящую элиту. Военный поход в индийские пределы был предприятием трудновыполнимым, что признавал даже М.Д. Скобелев, полководец высшего класса, но тот же Скобелев считал, что смог бы его осуществить. После смерти Скобелева в 1882 г. такая задача была уже не по плечу никому из русских генералов.

Удалось устранить и другие угрозы: иностранную конкуренцию товарам российской промышленности и порабощение подданных российского Государя. Русская торговля получила монопольные права, а промышленность России – регион для производства ценнейшего сырья – хлопковолокна.

Наиболее интенсивное развитие Средней Азии пришлось на 90-е гг. XIX в. и начало XX в., до 1917 г. Почти каждый год в крае появлялись новые предприятия по первичной обработке сельскохозяйственного сырья, возникали новые города, разрабатывались недавно обнаруженные запасы минералов, бурно развивалось железнодорожное строительство, которое стимулировало другие отрасли экономики.

Развитие экономики и инфраструктуры Туркестана было заботой российской администрации и российских предпринимателей, чем они занимались ради своей выгоды. Альтруистические соображения, типа улучшения положения местного населения, находились даже не на втором месте; о цивилизаторской миссии власти особенно не распространялись, больше об этом писали журналисты. Тем не менее коренное население получило от этой деятельности прямую пользу. В некоторых случаях, например при проведении земельной реформы, интересы местных этносов учитывались в первую очередь.

Непререкаемый авторитет советских лет Ленин однажды заявил, что развитие капитализма в национальных районах имело «глубоко прогрессивное значение» [654] . Советские историки не могли игнорировать его мнение, но, имея установку на осуждение всего, что было сделано во времена «проклятого царизма», вынуждены были придумывать противоречившие здравому смыслу формулировки.

«.Присоединение Средней Азии к России, – писал узбекский автор А.М. Аминов, – положительно сказалось на экономической политической и духовной жизни среднеазиатских народов., и имело прогрессивное значение для их будущего» [655] .

Далее тот же автор пишет: «Утверждение колониального порядка и военной власти в крае вызвали естественное замирание духовной жизни в крае, затишье в некогда широко известной литературной жизни, упадок книгопечатания, художественной росписи… Царизм всячески душил очаги культуры, проводил политику «русификации» [656] .

Перелистаем сотню страниц и читаем: «Присоединение к России оказало большое влияние на духовную жизнь узбекского народа, который приобщился к передовой русской культуре (распространение печати, создание культурных очагов, проникновение революционных идей)» [657] .

И чуть ниже: «Колониальная политика царизма тормозила развитие производственных сил. На территории Средней Азии был установлен жесткий колониальный режим» [658] .

Такое историописание сродни искусству иллюзиониста. Нынешним историкам, создающим новые национальные истории, работать намного легче: Ленин для них не авторитет, а потому можно пользоваться одной черной краской.

Серьезные зарубежные ученые не занимались словесной эквилибристикой: «Изучение документов, – пишет американский исследователь Р.А. Прайс, – приводит к выводу, что все лучшее, что было сделано в крае в период колониального правления России, так или иначе связано с деятельностью «царских слуг» и созданных ими институтов. Фон Кауфман, Колпаковский, Корольков, Комаров, Гродеков, а также многие другие представители «царизма» были инициаторами наиболее полезных дел, совершенных в годы имперского правления» [659] .