– На помощь! Помогите мне!

– Эй! – крикнули мне, и это не было похоже на ветер.

– На помощь! – отозвался я.

– Кричи еще! – раздался мужской голос. – Я иду на крик!

Я кричал еще и еще и побежал вниз по склону, к тому месту, откуда, как мне казалось, доносился звук. Я огибал дубки, как шесты на слаломной трассе. И наконец вышел на грунтовую дорогу, залитую матово-белым светом.

Мать твою! Я это сделал!

Пошатываясь, я брел по дороге и продолжал кричать невидимому голосу.

На этот раз он раздался прямо за поворотом. Внезапно мне навстречу выбежала тощая, коричневого окраса собака. Следом появился подросток, одетый в курточку поверх фланелевой рубашки в клетку. Парень замер на месте, и я подошел к нему.

– Ты идешь с места катастрофы?

Меня поразило, что он знает о крушении.

– Да, – ответил я.

– Там, наверху, еще кто-то есть?

– Да. Мой отец и его подруга Сандра. Пилот погиб.

– А что с твоим отцом?

– Умер или просто без сознания, – эти слова сорвались у меня с языка, и я не сумел их остановить. – Я тормошил его, но он не очнулся.

Паренек ошеломленно уставился на меня. Потрясенное выражение его лица и произнесенное вслух слово «умер» обнажили всю безнадежность случившегося – отец ушел навсегда. Никогда больше он не поднимет меня с утра на хоккейную тренировку, никогда не подтолкнет на волну, никогда не укажет на то, какая красота скрыта в буре. Боль пронзила мои кости, хрупкие, промерзшие, готовые вот-вот рассыпаться. На спину навалилась невыносимая тяжесть, ноги задрожали. Я больше не мог смотреть на опечаленное лицо паренька. Он был живым доказательством того, что все это происходит на самом деле, что мой папа умер.

Я глядел в землю, изо всех сил напрягая позвоночник, чтобы не рухнуть.

– Понести тебя?

– Не надо, я в норме.

Но он все равно поднял меня и понес на вытянутых руках. Я не сопротивлялся. Его руки впивались в меня, как ножи. Боль прокатилась по телу и пронзила голову. Она была такой сильной, что я весь скорчился: и разум, и тело скрутило в бараний рог.

Парень нес меня вниз по дорожке, а я оглядывался на горы. Хотя они были скрыты за плотной пеленой облаков, я отчетливо знал, что таилось там, в сердце бури. На какое-то мгновение мне открылась вся линия моей жизни. Упорное стремление отца вытолкнуть меня за пределы зоны комфорта, его желание вылепить из меня свой маленький шедевр, и даже то, что я был вынужден противостоять дурным пророчествам Ника, – все это вдруг предстало в совершенно ином свете. Передо мной вдруг пронеслись все наши злоключения, все стычки – все то, что приводило меня в бешенство и из-за чего я порой проклинал отца. Одна картинка подталкивала другую, как падающие друг за другом костяшки домино, и они сменялись все быстрее.

Я смотрел, как беснуется над горами буря, а в голове билась мысль об отце, который по-прежнему оставался там, в ловушке. А мне удалось вырваться. Теперь я знал, знал абсолютно точно: именно те испытания, через которые он заставил меня пройти, и помогли мне выжить.

Сгустились темно-серые сумерки. Парень, который представился Гленном Фармером, дотащил меня до лесопилки неподалеку от ранчо. Возле нее стояла высокая светловолосая женщина. Она смотрела, как мы приближаемся, а затем вышла на середину дороги, и Гленн передал меня ей с рук на руки. Увидев черные синяки у меня под глазами, раны с запекшейся кровью и ободранные костяшки пальцев, женщина в ужасе зажмурилась, но уже через секунду ее плотно сжатые веки раскрылись, и взгляд смягчился.

– Ты разбился на самолете? – спросила она.

Казалось невероятным, что и ей об этом известно. Я кивнул.

– Меня зовут Патрисия Чэпмэн, – сказала она. – Теперь ты в безопасности.

Она позвала кого-то с лесопилки. Вышел мужчина в спецовке. Это был ее муж Боб. Я рассказал ему, что с нами случилось и где искать Сандру и отца.

Патрисия повела меня к себе домой. Она рывком открыла тяжелую деревянную дверь и впустила меня внутрь. Под ногами лежал старый коврик в индейском стиле. Я увидел пару низких кресел-качалок и стоявшую перед ними пузатую печку, такую же, как в доме отца. Еще с порога я почувствовал, как моя кожа начинает оттаивать в этом тепле.

– Садись, – сказала Патрисия.

Кресло было просто изумительным; оно нежно убаюкивало меня, дарило отдых. Я протянул к огню ступни и руки. Патрисия спросила, сделать ли мне горячего шоколада.

– Да, если вам не трудно.

Она сказала, что у нее двое сыновей, которые сейчас гуляют в дальнем конце дороги. Дверца печурки была открыта, и я смотрел на розовато-красное пламя, бьющееся внутри. Интересно, у ее детей есть велосипеды или скейты?

Через несколько минут Патрисия протянула мне чашку горячего шоколада. Она села в соседнее кресло-качалку, и мы оба склонились к печке. Ступни, лодыжки и голени покалывало, как будто в них вонзались иголочки. Горячий напиток и идущий от печки жар отогрели мне кисти.

Адская боль пронзила правую руку, и тут я заметил, что она распухла. Тогда я взял кружку левой.

Патрисия спросила, не нужно ли мне что-нибудь еще.

– Нет. Просто согреться.

Она была спокойна и терпелива. Мы оба молчали, глядя на огонь. Я почувствовал, что начинаю привыкать к спокойствию и теплу этой комнаты. Первый отдых за девять с лишним часов.

Когда я допил шоколад, Патрисия сказала, что надо бы с кем-нибудь связаться и сообщить им, что я спасся. Я кивнул.

Патрисия прошла в другую комнату и оттуда позвонила на пожарную станцию Маунт-Болди. Вернувшись, сказала, что они встретят нас у ворот на шоссе. Я поднялся, женщина взяла меня за руку и повела к двери.