— Какая разница, раз убивать станете…

— Напугался? — спросил молодец, а женщины хихикнули.

«Каждый развлекается как может», — подумал Илья. Стало легче.

— Отпустите, ребятки, — попросил Илья.

— Отпусти его, Назар, — попросила одна из женщин.

— Козлятушки-ребятушки, — откликнулся названный Назаром. — Ты мне все же ответь, кто ты по жизни?

— Доктор философии, — по принципу будь, что будет, ответил Илья.

— Из красноперых, что ли? — спросил водитель. — Раз молитвы выучил, значит, из красноперых.

— Нет, не из красноперых! — первый раз твердо сказал Илья, и тон его голоса будто задал другую октаву нелепого разговора.

— Тогда в двух словах скажи, за что тебе доктора дали? — спросил водитель.

— Развенчал христианство, — уложился в норму Илья.

— Во, блин! — прибалдел, как говорится, Назар. Тот, которого назвали Викуном, пододвинулся ближе к открытому окну: — Ну-ка, ну-ка, чуть подробней.

— Пожалуйста, — передернул плечами Илья. — Изучил древние книги и нашел массу несоответствий в теории христианства. В прежние времена это поощрялось.

— Дед, а правда, что Христа нам жиды подсунули? — опустила свое стекло ближняя женщина, высунулась из окна.

— Никто нам его не подсовывал. Сами взяли. Князь Владимир распорядился из высших соображений.

— Это так, — поддержал Илью Назар. — Нам всегда одно дерьмо подсовывают.

— Не богохульствуйте, молодой человек, — тихо попросил Илья. — Вы можете принимать веру или отвергать, но срамить нельзя.

— Ты че, отец? — удивился Назар. — Вроде столковались…

— Назар, отвали! — нетерпеливо сказала женщина в окне. — Дед, а дед, а ты вроде еврей?

— Ну и что? Я самый бедный и несчастливый еврей-по-лукровка.

— А почему вы в Израиль не уехали? — подала голос из салона дальняя женщина.

— Ездил. Не понравился…

— А че там, че там? — засуетилась ближняя.

— Понимаете, — решил быть откровенным до конца Илья, — работая над древними книгами, я раскрыл одну из тайн иудейства. Мною заинтересовались, потребовали раскрыть ее. Я не мог этого сделать.

— А че такого? — торопилась нетерпеливая-.

— Раскрытие священных тайн грозит неисчислимыми бедствиями. И это не досужие угрозы, так уже было. Убедившись, что я не бунтарь, меня выслали без права когда-нибудь снова появиться в земле обетованной. Меня и тут не очень жалуют, — закончил Илья.

— Круто! — балдел Назар. — Чуешь, Викун, какой дед ценный?

Викун уже осознал это.

— Садитесь в машину, отец, — пригласил он и, когда ближняя женщина пододвинулась, Илья покорно влез в салон. Тепло, уютно, пахнет в салоне стойкими дорогими духами. — Какие проблемы, отец?

— Отпустили бы вы меня, и никаких проблем, — попросил Илья.

— Избави Боже от друзей наших, а от врагов своих мы сами спасемся? — насмешливо спросил Викун.

— Воистину, — серьезно ответил Илья.

— А если поможем?

— Друзья мои, вы далеки от моих проблем, а от самой главной и того дальше. В конце концов это просто опасно.

— А мы и не собираемся свергать христианство, это ваши проблемы, но помочь хорошему человеку обязаны, — сказал Викун.

— Весело, — уныло хмыкнул Илья. — То убить грозились, то спасти собираетесь…

— Ой, деда, бросьте вы! — вмешалась нетерпеливая. — Это шутки такие у наших мальчиков. Собирались в храме побывать в рождественскую ночь, а там одни красноперые, сраные коммуняки, даже старух не пустили! А как трепались перед выборами! Собратья, христиане, мы, коммунисты, приведем Россию к расцвету! Тьфу!..

— Когда б не хроническая духовная импотенция, — насмешливо завершил за нее Викун. — Дурят русских, дурят, а они все на халяву в рай хотят попасть. А скажите, отец, в Бога-то не веруете?

— Отчего же? — воспротивился Илья вопросу. — Еще как верую! Без Бога нельзя, он один па всех, един во многих лицах.

— И для китаез, что ли? — спросил Назар.

— И для африканцев тоже, — подтвердил Илья. — Понимаете, Бог — нематериализованная субстанция, а вот посланник его у каждой религии свой. Через него с ним общаются.

— А почему тогда говорят: «Господь мой, Иисус Христос»? — спросила дальняя от Ильи женщина.

— Это уважительно к сыну Божьему.

— Чего же вы тогда войну затеяли? — спросил Викун. — Уважаете Бога, а христианство развенчали?

Илья попыхтел, поворочался на сиденье:

— Меня интересует истина. Все в мире когда-то ветшает, стареют самые незыблемые, казалось бы, каноны, а человечество развивается, ему в старых одеждах тесно. Я вроде модельера новой одежды… А человечество без веры не может, — закончил он тихо.