Шрифт:
Я не буду говорить о том, какое моральное действие оказывает подобный подход на армию. Вы это учтете сами, если вспомните огромные наши потери в последних боях, но я должен сказать, что, продолжая бои за овладение Львовом, мы не только служили магнитом для противника, но в то же время были самой серьезной угрозой тылу его ударной группы, которой мы смогли бы через Люблин нанести сокрушительный удар...»
К Ворошилову не прислушались. Цепь трагических военных ошибок продолжала множиться. Выполняя приказ Тухачевского от 23 августа, после отхода от Львова 1-я Конная двинулась на Замостье. Совершив отчаянный и бессмысленный рейд, озлобленная и подавленная, здесь она с трудом вырвалась из окружения. Но еще хуже, трагичнее оказалось положение бойцов Западного фронта. Две армии отошли в Пруссию, где было интернировано более 40 тыс. красноармейцев, более 80 тысяч оказались в польском плену. Позже 40 тысяч из них погибли там в концентрационных лагерях.
Много лет спустя Иссерсон свидетельствовал: «...Уборевич спросил Тухачевского, почему он в эти критические дни на Висле не появился среди своих войск и не организовал лично их прорыва из окружения к северу от Варшавы. Уборевич сказал, что пробивался бы к своим войскам любыми средствами — на машине, на самолете, наконец, на лошади — и, взяв на себя непосредственное командование, вывел бы их из окружения... Подумав, Тухачевский ответил, что роль командующего фронтом он тогда понимал иначе...»
Что мог ответить потерпевший поражение «стратег»? Ему нечего было сказать в свое оправдание. Вся кампания, спланированная Троцким, самонадеянно и бездарно осуществленная Тухачевским и неосмотрительно поддержанная Лениным, была ошибкой. Конечно, разгром поляков под Киевом, а затем их отступление в Белоруссии создали впечатление легкого успеха. Это вскружило голову многим. И все-таки основным виновником Варшавской катастрофы являлся Тухачевский.
Осуществленная им операция была не продумана и не подготовлена. Она не учитывала возможных ходов противника. Ее замысел строился лишь на амбициях бывшего подпоручика. Командующий, которому едва исполнилось 27 лет, жаждал славы и все делал вопреки законам военного искусства. Все его планы были лишь надеждами дилетанта. Тухачевский гнал войска вперед. Он оторвался от тылов и надеялся захватить Варшаву на одном энтузиазме красноармейцев. Отсиживаясь со штабом в Минске, он потерял управление войсками и под конец этой авантюры бросил своих бойцов и командиров на произвол судьбы. В результате свыше 120 тысяч из них оказались в польском плену и в числе интернированных в Германии. Погибших в боях никто не считал.
Исторический абсурд в том, что, несмотря на вину Тухачевского за самое крупное поражение, допущенное военачальниками в Гражданской войне, существует точка зрения, будто бы расстрелянный позже «маршал» был чуть ли ни «гениальным полководцем». Не абсурд ли это? Правда, позже Тухачевский «успешно» подавил Кронштадтский и Тамбовский мятежи, но то была не война, а лишь карательные акции, да и здесь он блеснул не талантом «стратега-командира».
Волнения в Кронштадте начались 28 февраля 1921 года. В крепости, прикрывавшей подступы к Петрограду, потянуло «дымом» нового Февраля, и 1 марта на Якорной площади Кронштадта собралось около 15 тысяч матросов и горожан. Вчера на общем собрании команды линкора «Петропавловск» приняли резолюцию «за перевыборы в Советы, но без коммунистов и за свободу торговли». Ее поддержала команда линкора «Севастополь» и весь гарнизон крепости. Возбужденная толпа ждала, что скажет председатель ВЦИК Калинин, приехавший в крепость через покрытый льдом залив, но, хотя всесоюзного старосту встретили аплодисментами, долго слушать его не стали.
«Кончай старые песни! Хлеба давай!» — требовали тысячи глоток и «голоснули» еще раз: «За свободу всех левых партий и политическую амнистию, за выборы в новые Советы и против борьбы со спекуляцией». Освистанный и не услышанный возбужденной толпой, Калинин уехал, а в ночь на 2 марта мятежники арестовали руководителей Кронштадтского Совета и около 600 коммунистов, в том числе и комиссара Балтфлота Кузьмина. Одновременно горланившая «братва» образовала и временный революционный комитет.
Что же возбудило матросов? Может быть, им действительно не хватало хлеба? Нет, сами матросы не бедствовали. Ежедневный флотский паек зимы 1921 года включал: «1,5–2 фунта хлеба (1 фунт — 400 г), четверть фунта мяса, четверть фунта рыбы, четверть — крупы, 60–80 г сахара». Питерский рабочий получал в два раза меньше, а в Москве рабочие вообще имели в день 225 г хлеба, 7 г мяса или рыбы и 10 г сахара».
Считается, что мятеж получил поддержку потому, что на флот пришло значительное число новобранцев из крестьян, недовольных политикой Советской власти. Наверное, это так, но обратим внимание, что во главе бунта оказался старший писарь линкора «Петропавловск» Степан Петриченко. Он родился на Полтавщине и, побывав летом 1920 года на родине, «по возвращении одобрительно отзывался о движении батьки Махно». Среди митинговавших на Якорной площади было много и других выходцев с этой российской «окраины», убежденных в том, что «Украина нам поможет!». И действительно, Нестор Махно продемонстрировал самую горячую поддержку мятежников. В Бухаресте приняли сообщение полевой махновской радиостанции, перепечатанное многими эмигрантскими изданиями: «Приближается час соединения свободных казаков с кронштадтскими героями в борьбе против ненавистного правительства тиранов».
Впрочем, что такое свободный украинский «майдан», убедительно показало и новое столетие. Известно и то, чем завершились, уже в новом веке, майданские пляски в Киеве под одобрение демократического Запада. В описываемое время события в Кронштадте тоже отозвались эхом в кругах российской эмиграции. Уже 6 марта из Парижа в Гельсингфорс (с дальнейшим адресом на Кронштадт) поступила телеграмма: «Русские торгово-промышленные круги Парижа, получившие сведения о событиях в Кронштадте и Петрограде, немедленно приступают к снабжению восставших продовольствием и предметами первой необходимости. Решительные меры будут приняты немедленно. Снабжение Кронштадта можно считать обеспеченным».
Ее подписали: Финансово-торгово-промышленный союз в Париже, Всероссийский союз торговли и промышленности, Совет съездов Торговли и промышленности, то есть самые крупные организации бывших воротил российского капитала, бежавших за границу. По сообщениям эмигрантской печати, Торгово-промышленный союз ассигновал мятежному «ревкому» 100 тыс. франков. Коковцов перевел 5 тыс. фунтов стерлингов от имени Русского международного банка; от Русско-Азиатского банка — 200 тыс. франков; страховое общество «Саламандра» — 15 тыс.; Земско-городской комитет — 100 тыс. франков; от банка, «имя которого еще не оглашено», — 225 тыс. Передовая статья эсеровской газеты «Воля России» от 9 марта 1921 года начиналась словами: «Итак, что Советская власть падет, в этом никто не сомневался».