Шрифт:
Вместе с Фриновским он присутствовал на казни Акулова, и, когда приговоренный, обращаясь к заместителю Ежова, сказал: «Ведь вы же знаете, что я не виноват», —Рогинский «стал осыпать бывшего прокурора бранью». Его карьера прервалась в августе 1939-го, после того как Вышинский перешел в Совнарком СССР, новым Прокурором Союза ССР стал Панкратьев. 5 августа 1939 года Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило следующее постановление КПК при ЦК ВКП (б): «За преступное отношение к жалобам и заявлениям, поступающим в Прокуратуру Союза ССР, т. Рогинского, несущего непосредственную ответственность за работу аппарата по жалобам и заявлениям, снять с работы зам. прокурора СССР. Поручить партколлегии КПК обсудить вопрос о его партийном положении».
Почти месяц Рогинского не тревожили, но затем, по завершении работы специальной комиссии ЦК, осуществлявшей проверку деятельности бывшего зам. Прокурора СССР 5 сентября 1939 года его арестовали. Постановление на арест, которое вынес помощник начальника следственной части НКВД, утвердил нарком внутренних дел Берия, а санкцию дал прокурор Панкратьев.
В постановлении отмечалось, что «имеющимися материалами в НКВД Рогинский Г. К. достаточно изобличается как один из руководящих участников антисоветской правотроцкистской организации, существующей в органах прокуратуры».
Расследование его дела длилось почти два года. Сначала он только категорически отрицал какую-либо вину, а затем начал симулировать «истерические реакции». Они выражались «в плаксивости, боязни ложиться в кровать из-за того», что на него якобы «падают стены и он проваливается в пропасть». Обследовавшие его в начале января 1940 года врачи констатировали, что он «душевной болезнью не страдает и обнаруживает ряд навязчивых ярких представлений неприятного характера, связанных со сложившейся для него ситуацией».
Следствие продолжилось, и на очной ставке с Рогинским 17 января бывший прокурор Приморской области А. А. Любимов-Гуревич, показал, что Рогинский был активным участником антисоветской троцкистской организации. Рогинский назвал эти показания «ложью и клеветой». Однако уже в тот же день написал письмо на имя Берии: «Настоящим заявляю, что прекращаю сопротивление следствию и стану на путь признания своей заговорщической работы против Советской власти. Подробные показания дам на следующих допросах. Я должен собраться с мыслями и вспомнить все подробности вражеской работы, как своей, так и своих сообщников».
Однако в протоколе очередного допроса от 9 марта 1940 года, с его слов записано: «Участником антисоветской правотроцкистской организации я никогда не был, поэтому виновным себя в предъявленном мне обвинении я не признаю. Я признаю себя виновным лишь в том, что, работая заместителем Прокурора Союза ССР, я вместе с другими лицами допустил в своей работе ряд преступных, по существу, антисоветских действий, за которые я должен нести уголовную ответственность».
И на вопрос следователя: «В чем же конкретно заключалась ваша антисоветская деятельность в Прокуратуре СССР? — подследственный, «ссылаясь на свое нервное расстройство», не дал конкретного ответа. Он продолжал юлить и просил изменить ему «тюремные условия».
«Вопрос: Из имеющегося у следствия акта психиатрической экспертизы видно, что ваше нервное расстройство — сплошная симуляция. Не валяйте дурака, а приступайте немедленно к показаниям.
Ответ: Я не симулянт. Все мои мысли направлены к тому, чтобы дисциплинировать себя и приступить к показаниям о своей преступной работе. Но я не могу взять себя в руки».
Такую линию защиты Рогинский продолжал и дальше, и только через год, 19 апреля 41-го, он дал признательные показания. Он сообщил, что еще в 1929 году, в период пребывания на Кавказе, у него возникло сомнение в правильности политики партии, а с более позднего времени он, являясь участником правотроцкистской организации, вел активную борьбу с партией и советским правительством «путем проведения подрывной работы в органах прокуратуры». А на допросе, состоявшемся спустя еще два месяца, он признался: «Начиная с 1936 года по заданию организации я проводил вредительскую работу в Прокуратуре Союза ССР по трем линиям, а именно: по жалобам, по делам прокурорского надзора и по линии санкционирования необоснованных арестов».
Следствие завершилось только в начале июля 1941 года. И 7-го числа заместитель наркома госбезопасности СССР Кобулов утвердил обвинительное заключение, составленное следователем. В нем указывалось, что Г. К. Рогинский:
«1. Являлся одним из руководящих участников право-троцкистской организации, существовавшей в Прокуратуре СССР, и проводил вредительскую работу, умышленно извращая революционную законность. Давал необоснованные санкции на массовые аресты и сознательно, с целью вызвать недовольство населения против Советской власти, не принимал никаких мер по жалобам осужденных и их родственников. 2. Проводил вербовку новых участников в к[онтр]р[еволюционную] организацию, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–1а, 17–58-8, 58–7 и 58- 11 УК РСФСР».
Спустя еще день заместитель Прокурора Союза ССР Сафонов наложил на документ резолюцию: «Обвинительное заключение утверждаю. Направить дело в В[оенную] К[оллегию] Верхсуда СССР».
Дело Рогинского слушалось уже во время войны — 29 июля 1941 года. Председательствовал на заседании Кандыбин. Членами суда были военные юристы 1-го ранга Чепцов и Буканов, а секретарем — младший военный юрист Мазуров. После оглашения обвинительного заключения Кандыбиным на вопрос о виновности Рогинский вину «в антисоветской деятельности» не признал. Он заявил: «Я виноват в том, в чем виноваты все прокурорские работники, проглядевшие вражескую работу органов НКВД в системе суда и прокуратуры».