Пять месяцев он был занят сутки напролет, не успевал ни обедать, ни ужинать, съедал пирожок в автобусе и спал до конечной остановки. Он был счастлив и совершенно уверен, что нашел дело своей жизни.

В апреле лекции закончились, и Йозеф нашел себе место лаборанта у Легру, занимавшегося исследованием смертоносной бациллы лошадиного сапа.

Как-то раз, вернувшись домой под утро, Йозеф застал одну из своих подружек в объятиях Марселена, удивился, но сцену устраивать не стал, а расхохотался, чем ужасно удивил и друга, и изменщицу.

Йозеф презирал ревность, как и любую другую форму собственничества.

Он всегда настаивал на своей правоте, был виртуозным полемистом, говорил с раскатистым акцентом уроженца Богемии и то и дело с кем-нибудь скандалил, а то и дрался.

– Сейчас чужак тебе покажет! – выкрикивал он и кидался на собеседника, стараясь попасть кулаком по носу.

Йозеф часто попадал в полицию за потасовки и пьянство, но у инспекторов было много более серьезных забот, чем ссоры между студентами.

За несколько месяцев Йозеф убедился, что мечты могут стать реальностью. Правительство Народного фронта [15] пришло к власти. Но буржуазия не хотела расставаться со своими богатствами и не собиралась сдаваться без борьбы.

Для обеих сторон это был вопрос принципа, а не только денег. Кто возьмет верх, кто навяжет свои правила и законы другому? Улица бурлила, люди выходили на митинги, занимали заводы. Страна замерла. В начале июня началась всеобщая забастовка.

Франция оказалась на пороге гражданской войны.

В конце концов хозяева предприятий сдались – повысили зарплаты, согласились на сорокачасовую рабочую неделю, два выходных, помесячные выплаты, заключение коллективных договоров, оплачиваемые отпуска, и победителей охватила огромная, почти неприличная, мстительная радость: богачи сдались, подавились собственной спесью. Многим это показалось невероятным, немыслимым. Оказывается, можно не ждать лучшей жизни в загробном мире – она достижима на земле, принцип «кто был ничем, тот станет всем» действует.

Проучившись в Париже год, Йозеф должен был вернуться в Прагу и отпраздновать свой успех с отцом, поговорить о будущем, провести время вместе, но сыновняя почтительность отступила на задний план перед чувством иного рода. Дело было не в политических обязательствах и даже не в любовной страсти, оправдывающей любую низость: Йозеф пренебрег отцом по другой причине.

Ему просто не захотелось ехать.

Двадцатишестилетний мужчина поступил как эгоистичный подросток. Он пришел к выводу, что любовь – не абсолют, что она поддается количественному определению по шкале от одного до десяти. Вопрос лишь в том, какой сокровенный уголок человеческого сердца включается в работу, если запас любви недостаточен?

Йозеф сообщил отцу, что намерен отправиться в Шотландию с друзьями-однокашниками, и Эдуард не выказал недовольства или обиды.

– В добрый путь, желаю тебе хорошо провести время, – сказал он и перевел сыну телеграфом внушительную сумму.

Марселен познакомил Йозефа с Эрнестом, и они сразу стали закадычными друзьями. Все годы, вплоть до 1934-го, Эрнест был шофером Гарделя, когда тот приезжал в Париж. Стоило угостить его парой стаканчиков, и он начинал рассказывать, каким бесконечно мягким и нежным человеком был Карлос, как он очаровывал всех на съемочной площадке в Жуанвиле (режиссер иногда даже забывал крикнуть: «Снято!»). Съемки длились бесконечно: постановщик не стеснялся хитрить, чтобы еще раз послушать только что отзвучавшую песню, например, говорил: «Снимем еще один дубль – мне не понравилось, как был выставлен свет». Карлос все понимал, но с радостью повторял номер. Именно в Жуанвиле родилась легенда о том, что каждую новую песню Гардель поет лучше предыдущей.

После гибели Карлоса в той проклятой авиакатастрофе Эрнест запил и не переставал оплакивать своего кумира. Он был доверенным лицом великого певца и клялся всем святым, что Гардель – настоящий француз, родился в Тулузе, а в Аргентину его увезли в два года. Однажды вечером Карлос якобы признался ему, что называет себя аргентинцем только из-за матери: она ужасно боялась, что его заберут на войну, а он не хотел причинять ей боль.

– Это истинная правда, Йозеф. Угости меня еще одним стаканчиком, и я расскажу, как Карлос придумал танго.

Йозеф свято следовал принципу, гласящему, что днем следует работать, а ночью развлекаться, его не пугали ни дождь, ни холод, прогонявший с улиц обывателей и демонстрантов, ни даже пустые карманы в конце месяца. Он мог пересчитать на пальцах одной руки те разы, когда ложился раньше трех-четырех утра (в основном это случалось накануне экзамена), а потом без малейшего труда вставал в семь часов и отправлялся в университет. Его считали своим «Падающие звезды», эта банда прожигателей жизни состояла из студентов фармацевтического и медицинского факультетов, «мальчиков» из хороших семей (изгнанных за разврат и пьянство), слегка помятых, но уцелевших бывших игроков, денди, художников, ищущих свой путь в искусстве, и вечных студентов, успевших забыть, на какой факультет они когда-то записались. Все они считали, что мир однажды разлетится ко всем чертям и нужно успеть взять от жизни все.

Они давали зарок: «Останемся свободными или умрем, не попадемся на крючок ни коварной содержанки, ни юной обольстительницы!» Божественные создания сладко улыбаются, но хотят одного – найти мужа и привязать его к себе на всю жизнь.

Они не повторят ошибок своих отцов.

Каждый раз, когда один из них «попадался» (на всякого мудреца, как известно, довольно простоты, все рано или поздно сдаются на милость победителя!), они отказывались идти на свадьбу и повторяли «обет безбрачия».