Подойдя к одному из столиков, вокруг которого суетился рыжеусый щекастый официант, Грунов что-то шепнул ему, и тот, поджав губы, решительно кивнул, а затем быстро прошел в здание института. Светлый вестибюль вел к широкой лестнице, на которой расстилала красную дорожку, согнувшись в захватывающей позе, молодая изящная брюнетка, одетая в короткую красную юбку и белую облегающую блузу.

— Это что за новости, Асенька? Что, Степа совсем свои обязанности забыл?! — вскинул экспрессивно руки официант, оглашая институт громовым басом.

— Опять трубишь, как слон в брачном гоне, Коля? — выпрямилась Асенька и, ничтоже сумняшеся, задрав юбку, поправила чулок, к которому был прикреплен маленький браунинг.

— Отставить! — рявкнул зардевшийся Коля и заговорил тихой скороговоркой:

— Шеф дает задание относительно крыши. И он, конечно, прав…

Далее Коля поднялся к Асеньке и заговорил ей в самое ухо. Затем, подхватив красотку под руку, утащил ее вверх по лестнице. Брошенная красная дорожка, будто испустив дух, сползла к нижней ступени и образовала труднопреодолимую для будущих гостей инсталляцию.

Народная артистка России Ирма Солнцева — истинная любимица публики и в полной мере созвучная своей фамилии натура, не отличалась красотой. Широконосая, с тяжеловатой челюстью и близко посаженными глазами, Ирма Андреевна блестяще играла в молодости острохарактерные роли. Но с годами в ней появились особые шарм и стать. Она перевоплощалась в значительных, горделивых героинь, оставаясь в душе стеснительной, трепетной инженю.

— Есть ли роли, неподвластные вам, милейшая Ирма Андреевна? — риторически восклицал худрук ее театра — мужчина резкий, крикливый, но преклоняющийся перед талантом и ангельским характером своей примы.

— Как же, Игорь Васильевич, вот эта новая роль — болезненной миллиардерши с устрашающими страстями, которую этот новый мальчик-драматург прописал так толково, — вот она-то мне точно не по зубам, — вздыхала Солнцева, ничуть не кривя душой. — Не знаю, с чего и начать, как и быть-то мне… — сокрушалась неуверенная в себе звезда.

А пухленький худрук, потирая ладошки, уже предвкушал бесподобные репетиции, на которых сердце ликует и галопирует от ожидания близкого успеха.

Проснувшись, Ирма Андреевна по привычке улыбнулась своей комнате, клочковатому осеннему небу за окном, Вселенной, огромность которой актрису не пугала, а вдохновляла: она ведь свидетельствовала о нескончаемости сущего. Вспомнив, какой важный и радостный день ей предстоит, Ирма Андреевна рассмеялась и легко вспорхнула с кровата. Несмотря на уважительный возраст, Солнцева находилась в прекрасной физической форме. А ее память, эрудиция и бьющий через край оптимизм ставились в пример педагогами театральных институтов как эталон жизненного кредо актера с большой буквы.

— Боренька, ты помнишь, что обещал мне вчера отыскать цитату из «Утра акмеизма» Осипа Эмильевича, с которой я хотела начать вечер? — затягивая пояс на халатике, стремительно подошла Ирма Андреевна к мужу, сидящему после завтрака с неизменной газетой и трубкой в кресле.

Муж Боренька был маститым писателем и верным спутником звезды, с которой прожил больше сорока лет и благодарил судьбу за это чудо. Впрочем, суженую он именовал обыкновенным чудом, а вот их дочку Анненьку — необыкновенным. Анненька училась в Италии живописи.

— Доброе утро, Юла Иванна, — сдвинул очки на лысину Борис Витальевич, глядя смешливо на встревоженную румяную жену.

— Все я нашел. Иди, спокойно кофе пей, пока не остыл.

— Ты бесподобен, как всегда, — жена клюнула мужа в макушку и пошла в кухню.

— Подобное притягивает подобное, а бесподобное — бесподобное, — резюмировал писатель и погрузился в залихватскую статью одного из лучших российских журналистов и лидеров оппозиционного движения. Чертовски здорово этот нечеловечески работоспособный Беня Дыков формулировал! Только после чтения на душе становилось тяжко и драло горло, будто сам наорался на площади.

— А Дыков будет на вечере? — крикнул Борис Витальевич жене.

— А как же! Я вообще его в соведущие просила, но Марта Матвеевна мягко ушла от этой темы. Знаешь, она такая трогательная, неконфликтная. Никакого пафоса и спеси, хоть и миллиардерша. Но вот если что решила — не отступит. Я это быстро поняла. Удивительная, конечно, женщина.

— Да уж, забавная бабка… Только почему она назвала мероприятие, назначенное на три часа дня, «вечером»? Надеюсь, как раз к вечеру ты прибудешь домой? — проворчал писатель, не отрываясь от газеты.

— Безусловно, луноликий рыцарь мой, — улыбнулась Ирма Андреевна, присаживаясь с чашечкой кофе и тостом в руках на кресло. Она любовалась своим умником мужем и искренне жалела, что сегодня он никак не может сопровождать ее.

В час тридцать пополудни Ирма Андреевна пересекла рамку у входа в «поэтический» дворик, который был пока безлюден, но полностью готов к встрече гостей. Именитую ведущую встречал начальник охраны Гладкой. Несмотря на любезный тон и открытую улыбку бодигарда, актриса старалась избегать его холодного взгляда. Не могла отделаться от ощущения, что Пал-Пал пытается под ее песцовой накидкой и белоснежным платьем из кружев высмотреть тайное оружие. «Какая тяжелая профессия — просто диагноз какой-то…» — подумала Солнцева, с облегчением отходя от охранника и раскрывая объятия своей давней приятельнице, актрисе Оксане Пучковой, окликнувшей ее от столиков с закусками и вином. Пучкова была известна не меньше Солнцевой, но отличалась от Ирмы Андреевны неуживчивым нравом, громоподобным голосом и тучностью. Одета она была в черный брючный костюм, белоснежное жабо подпирало ее складчатый подбородок. В руке Оксана Петровна держала бокал с коньяком, который уже порядком успел поднять ей настроение. Женщины обнялись и мило защебетали, будто две курсистки, оказавшиеся без присмотра бонны.