Шрифт:
— Vous parlez de la pauvre comtesse, — сказала подходя Анна Павловна. — J’ai envoy'e savoir de ses nouvelles. On m’a dit qu’elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c’est la plus charmante femme du monde, [2] — сказала Анна Павловна с улыбкой над своею восторженностью. — Nous appartenons `a des camps diff'erents, mais cela ne m’emp^eche pas de l’'estimer, comme elle le m'erite. Elle est bien malheureuse, [3] — прибавила Анна Павловна.
2
Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.
— О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина,
— Вы говорите про бедную графиню? Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире,
3
Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна,
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление тому, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
— Vos informations peuvent ^etre meilleures que les miennes, [4] — вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. — Mais je sais de bonne source que ce m'edecin est un homme tr`es savant et tr`es habile. C’est le m'edecin intime de la Reine d’Espagne. [5] — И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и видимо сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, [6] говорил об австрийцах.
4
Ваши сведения могут быть вернее моих,
5
Но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб-медик королевы испанской.
6
[остроту,]
— Je trouve que c’est charmant! [7] — говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену Австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le h'eros de P'etropol [8] (как его называли в Петербурге).
— Как, как это? — обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышанья mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
— L’Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, — сказал Билибин, — drapeaux amis et 'egar'es qu’il a trouv'e hors de la route, [9] — докончил Бибилин, распуская кожу.
7
Я нахожу, что это прелестно!
8
Героем Петрополя,
9
Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.
— Charmant, charmant, [10] — сказал князь Василий.
— C’est la route de Varsovie peut-^etre, [11] — громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, чт`o он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, чт`o значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может выйдет очень хорошо», думал он, «а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно-патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднеся ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло:
10
[Прелестно, прелестно,]
11
Это варшавская дорога может быть.
— Всемилостивейший государь император! — строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что-нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. — «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего», — вдруг ударил он на слове своего, — «яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: Осанна, благословен грядый!» — Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти и многие видимо робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шопотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф?...» — прошептала она.
Князь Василий продолжал:
«Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща Российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Сей образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да Всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
— Quelle force! Quel style! [12] — послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
— Vous verrez, [13] — сказала Анна Павловна, — что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.
12
Какая сила! Какой слог!
13
Вы увидите,
II.
Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви, и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана Творцу благодарность за Его помощь и за победу.