Пьер обратился к одному из них, спрашивая, где офицер. Солдат этот, прежде ласковый (Пьер его знал), сердито крикнул на Пьера, чтоб он не смел выходить.

— Я приду, вы меня знаете.

— A vos place, sacr'e nom, voil`a la consigne, 371 — крикнул он.

— Le lieutenant me demande, 372 — сказал Пьер.

— Eh bien, faites vite, 373 — крикнул сердито солдат.

Грубо строгое это, так противуположно прежнему, обращение солдата поразило Пьера, но ему некогда было думать. Он побежал к воротам дома, у которого Пончини с другими возился у повозок, укладывая что-то.

— Eh bien qu’est ce qu’il y a? 374 — холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал Пончини. Пьер сказал про 375 больных.

— Ils pourront marcher que diable, 376 — сказал Пончини, отворачиваясь, и принялся за укладку.

— Да нет, они не могут идти, — сказал [Пьер], — один, верно, нынче, завтра умрет.

— Eh bien on le laissera o`u il est, voil`a tout, 377 — сказал другой. Пьер начал было говорить, как вдруг Пончини крикнул на него и велел солдату отвести его на место.

— Allez `a ce qui vous regarde, faites vite vos paquets et marchez, voil`a tout. 378

Пьер пошел в балаган. Каратаев, собравшись, возился с французом, примеривая ему рубаху, и сам торопился, как и все. Через 5 минут всё было готово. Солдаты строго пропускали мимо себя, считая, пленных.

— Filez, filez, 379 — сердито приговаривал Пончини.

6 октября весь день двигались войска, ездили посланные и фуры и ломались балаганы французов и кухни; но о пленных всё еще не было никакого распоряжения. На другой день, 7 октября, все пленные солдаты 381 были на работе — таская и укладывая кули муки для французов; в балагане оставались только два больных солдата, офицеры и четыре человека, шившие рубашки для французов. В том числе был и Каратаев, распевавший песню своим тонким голосом. Пьер стоял у двери балагана.

Погода стояла ясная, тихая, теплая, так называемое бабье лето. Лист уже обвалился с деревьев, летняя трава засохла, всё, казалось, приготовилось к зиме, но 382 новая трава легла отовсюду и почки надувались на кустах и деревьях.

Тот хрустальный, ясно неподвижный блеск, который бывает только осенью, волшебной красотой освещал и голубое небо и землю.

Было тепло на солнце, и тепло это с кристальной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе и имело особенную прелесть.

Из двери балагана виднелся далеко на Воробьевых горах белый дом Мамонова, далеко, но отчетливо определенно своими линиями и углами [на] лазурном небе с пухлыми белыми облачками. Вблизи виднелся дом Алсуфьева, занимаемый французами, и на дворе кусты сирени с еще темнозелеными старыми листьями. Везде были развалины, нечистоты, во время пасмурной погоды безобразно отталкивающие, но теперь, в этом прозрачном, неподвижном воздухе и ярком свете, эти самые нечистоты и развалины были величественно прекрасны и успокоительны. Стайки воробьев, весело чирикая, то взад, то вперед перелетали по ограде сиреневых кустов.

[Далее от слов:Одеяние Пьера теперь состояло кончая:и воспоминание это было ему приятно близко к печатному тексту.T. IV, ч. 2, гл. XI.]

Из балагана слышалось пение Каратаева, со всех сторон слышны были резко 383 голоса переговаривающихся. Но в погоде было что-то заковывающее, неподвижное, и голоса эти не нарушали блестящее спокойствие, лежавшее на всем. 384

385 — Eh bien, comment allez vous, mon cher monsieur? 386 — сказал 387 Пьеру, подходя к нему, коренастый, румяный офицер, — il fait bien beau, n’est ce pas?

Офицер этот был один из самых старых знакомых караульных 388 офицеров, который всегда, бывая в карауле, подолгу беседовал с Пьером. В первый раз, как, разговорившись с Пьером, этот офицер узнал, каким образом Пьер попал сюда, он 389 обещался непременно довести о том до сведения высшего начальства. 390 Но, прийдя в другой раз, 391 не возобновлял об этом разговор. 392 Офицер этот был неглуп, имел некоторое образование и, 393 строго исполняя долг службы, любил отдыхать от забот службы в разговорах, 394 не касающихся службы, которые он и заводил всегда с Пьером. Он был одним из самых рядовых офицеров французской армии. Он не имел знакомств в высших сферах армии и ничего не знал и не хотел знать об общих целях и соображениях. 395