[157]Аксенова присудили наказать кнутом и сослать в каторжную работу. И так и сделали. Когда его секли кнутом, он не кричал, а только читал молитвы. Потом, когда от кнута раны на нем зажили, его погнали с другими каторжниками в Сибирь. Офицер и солдаты полюбили Аксенова за то, что он был смирный, не буянил и товарищей уговаривал, и жалели его. А товарищи каторжники сперва невзлюбили Аксенова за то, что он не хотел с ними пьянствовать; узнали его и также полюбили. Все прозвали его божьим человеком. В Сибири на каторге Аксенов жил 26 лет. Он стал старый и седой. Все не только любили его, но почитали, как отца, и называли дедушкой. Когда бывали просьбы, Аксенов ходил просить начальство; когда бывали ссоры, к Аксенову ходили судиться. Аксенов по праздникам ходил в острожную церковь и читал Апостол и пел на клиросе, а по будням он шил сапоги и читал Жития. Из дома никто не писал писем Аксенову, и он не знал, жива ли его жена и дети.

[158]Один раз на каторгу привели новых колодников. В тот же вечер все старые колодники собрались вокруг новых и стали их расспрашивать, кто из какого города или деревни и за какое дело попал сюда. Аксенов тоже подсел на нары подле новых и потупившись слушал, что кто рассказывал. Один из новых был здоровый мужик лет 60-ти. Он рассказывал, за что его взяли. Он говорил: Так, братцы, ни за что сюда попал. У ямщика лошадь отвязал от саней. Поймали, говорят — украл, а я, право, только доехать поскорее хотел, я бы лошадь пустил. И он засмеялся. — Что ж, братцы, греха таить, были дела, давно б следовало сюда попасть, да не могли уличить, а теперь из-за пустяков попал. Всё, ребята, судьба. Да я не тужу. Бывал в Сибири, да не долго гостил. Подкопаюсь да уйду опять во Владимир. Там житье было. — Тогда Аксенов поднял голову и спросил, не знал ли он там Аксеновых. Как же не знать. Он назвал сына Аксенова — я у него жеребца увел. Богатый купец, даром что отец в Сибири, такой же, видно, как мы грешные. А ты сам, дедушка, за какие дела? — Я тот самый Аксенов.

Я уж 26 год здесь понапрасну. — А тот засмеялся, сказал: Ну да ведь мы все понапрасну. И я тоже. Да дело давнее. Аксенов не хотел рассказывать; но другие товарищи знали всё, что с ним было, и они сказали новому, что этот старичок точно понапрасну, и рассказали, как они знали, всё, что с ним было. Новый колодник, когда услышал всё дело, засмеялся еще громче, подошел к Аксенову и хлопнул его по плечу. Он сказал: Ну, дедушка, ты, видно, мне крестник. Ведь это я купца-то убил в Шабаловке на постоялом дворе и тебе ножик в мешок сунул. Я и тебя убить хотел, ты спал, да зашумел кто-то, я ножик сунул к тебе, да в окно. Ну, старик, не узнал тебя, сед же ты стал. И он хохотал. Скажи же спасибо, что не убил тебя тогда. Аксенов вздохнул и сказал: Все по грехам терпим, и отошел от него. И на Аксенова нашла злоба на этого человека. Он стал думать, что, не будь этого злодея, он бы жил счастливо дома, а что он всему виною, и ему убить хотелось этого человека. Он не мог спать всю ночь и мучался. Он знал, что грех сердиться, но не мог пересилить себя. Он молился всю ночь, <прочел псалмы> и к утру заснул. Утром он не подходил к новому колоднику и не смотрел на него. Так прошло две недели. Всякую ночь Аксенов не мог спать, и раз ночью он пошел по острогу и увидал, что из-под одной нары сыпется земля. Он остановился посмотреть. Вдруг выскочил новый колодник и схватил за горло Аксенова. Раз ты от меня ушел, а теперь задушу. Если скажешь начальству, что я прокопал выход, убью. Аксенов не испугался, сказал: Убивай, я не боюсь тебя. Ты уже давно убил меня. Тогда новый колодник выпустил его и рассказал ему, как он прокопал проход под стеной и как он землю каждый день выносит, когда их гоняют на работу. Он сказал: Только молчи, я и тебя выведу. А если скажешь, то меня накажут до полусмерти, а тебя я убью. Аксенов сказал: Уходить я не хочу. Мне не долго жить, я здесь и умру. А сказывать про тебя не знаю, буду или нет. Как бог на душу положит.

На другой день солдаты приметили, что новый колодник высыпал землю, стали искать в остроге и нашли дыру. За то, что колодник хотел убежать, их наказывали до полусмерти. Начальник приехал в острог и стал всех допрашивать. Все отпирались и те, кто знал. Тогда начальник обратился к Аксенову. Он знал, что Аксенов был правдивый человек — и сказал: Старик, ты правдив, перед богом скажи мне, кто это сделал. Аксенов поглядел на нового колодника, он был бледен, и губы его тряслись, помолчал и сказал: Я не видал и не знаю. Так и не узнали, кто подкопался. После этого долго ни Аксенов, ни новый колодник не сходились и не говорили друг с другом. Один раз Аксенов спал на своей наре — он мало спал и спал слабо, как все старики. — Он услыхал, что кто-то сидит у него в ногах и плачет. Он посмотрел и в темноте узнал нового колодника. — О чем ты плачешь?

Новый колодник: — Или мне тебя убить надо, или ты меня прости. Ты мне жить не даешь. Ты мне по ночам снишься.[159] Батюшка! Горький ты мой сирота. Прости меня, — и он взвыл, как баба. Аксенов заплакал, и у него легко стало на душе. Он сказал: Бог простит тебя, может быть я в 10 раз хуже тебя.

С тех пор Аксенов и новый колодник не расходились, и новый колодник, как раб, служил Аксенову, караулил его и слушал его слова и молитвы, когда он читал. Новый колодник сказал раз: Мне мало, что ты простил меня. Мне больно смотреть на тебя. Сердце мое всё изболело. Когда меня кнутом секли, мне много легче было того, как болит мое сердце. Я объявлю, что ты не виноват, а скажу, что я сделал, мне хуже не будет.

А Аксенов сказал: И мне лучше не будет. Куда я пойду теперь? Жена моя умерла. Сын мой забыл, что я колодник, а я пойду ему напоминать про себя. А бог знает всё. Лучше оставаться попрежнему. <И Аксенов не позволил новому колоднику объявляться. На 27 году пришло Аксенову облегченье, чтобы поселить его в Сибири на поселенье. Когда он собрался уходить, он плакал, прощался с товарищами.>

<Так Аксенов прожил еще 5 лет в остроге, а потом его поселили в Омской губернии, и новый колодник вышел с ним.>

Но новый колодник не послушался, объявился; только когда вышло Аксенову разрешенье вернуться, он уж <давно> умер.

* № 44 (рук. № 6).

[ВОЛЬГА БОГАТЫРЬ]

[I]

Что не часты ярки звезды

Рассажались по поднебесью,

Что не ясен светел месяц

Просветил в высоком небе,

Что не красно жарко солнце

Воссияло над землею,

Народился в Русском царстве

Богатырь Вольга могучий.

От того ли от рожденья

Мать сыра земля стряслася,

Всколыбалось сине море,

Звери в чащицы схоронились,

Рыбы вглубь забились моря,

Птицы в небо улетели,

Затряслось Турецко царство.

Как семь лет минуло Вольге,

Задавался он в ученье

К мудрецам семи на выучку.

Начало варианта былины «Вольга Богатырь».

Семь годов учили Вольгу,

И в наук пошло ученье.

Обучался Вольга мудростям:

Оборачиваться птицей,