Тем временем в Авиньоне собрался семейный совет во главе со старшим дядюшкой Донасьена — командором Жаном Ришаром Луи. Совет должен был вручить маркизе де Сад управление доходами ее супруга и опеку над детьми. По закону де Сад пока еще имел право распоряжаться своим имуществом, поэтому для получения доходов жене требовалось специальное разрешение родственников. Естественно, дела Донасьена были донельзя запутаны, и Рене-Пелажи, получив в феврале 1773 года надлежащую доверенность, попросила мать взять дело в свои руки. Несколько лет, которые мадам де Монтрей управляла владениями зятя, запомнились арендаторам и крестьянам как годы процветания и справедливости. Мадам де Монтрей старалась прежде всего ради внуков, приумножая для них состояние семьи, но де Сад не преминул заявить, что теща его ограбила.

Обустроившись в крепости, де Сад немедленно принялся строчить письма губернатору Савойи графу де Латуру, в которых требовал, во-первых, освободить его, ибо он ни в чем не виноват, арест его — происки французских властей, которых натравливает на него его собственная теща. Во-вторых, если, как его уверяют, во Франции ему грозит опасность, он готов поселиться в Савойе где ему укажут и не покидать этот уголок до тех пор, пока опасность не будет устранена. В-третьих, он не намерен отчитываться перед комендантом в каждом потраченном им гроше: «...а потому смею просить Вашу Светлость изыскать возможность сообщить вашему подчиненному, что мне уже тридцать два года, что уже десять лет как я являюсь женатым человеком, что я распоряжаюсь своим достоянием и до сего дня всегда платил за все, что приобретал, а потому не желаю, чтобы меня опекали…». Господин маркиз вспоминал о семье, когда ему это было выгодно. О том, что в последнее время с его долгами расплачивались жена и теща, он, разумеется, забыл. Равно как и не интересовался, откуда поступали деньги на его содержание. Какие мелочи!..

Де Сад не сошелся характером с комендантом де Лонэ. Однажды он попытался вручить коменданту ящик вина и шоколада, но де Лонэ отказался, заявив, что взяток не берет ни от кого. После этого случая они рассорились окончательно. Разозленный де Сад сочинил очередное послание де Латуру, в котором обвинил коменданта в непочтительном к нему отношении. Не испугавшись угроз строптивого узника, комендант в своем ответе губернатору написал все как есть: «…он решил подкупить меня <…> заказав доставить ему из Шамбери различные презенты: вино, кофе и шоколад, которые он велел отнести на мою кухню и которые я тотчас отослал обратно, заявив, что ни от кого не принимаю подарков <…> Я отвечаю за вверенных мне заключенных и убежден, что господина маркиза де Сада следует запереть на ключ». За время пребывания де Сада в Миоланской крепости де Лонэ не раз говорил, что готов исполнить любой приказ, лишь бы этого склочного узника отправили куда-нибудь подальше.

Склочный узник близко сошелся с товарищем по заключению Франсуа де Сонжи, бароном де Лалле, вором, разбойником и распутником. Приятели вместе обедали, играли в карты и ссорились из-за карточных проигрышей. Платить за де Лалле было некому, его содержали за казенный счет, и потому он постоянно обедал вместе с Донасьеном, знавшим толк в хорошей кухне. Но все деньги, которые де Сад ему проигрывал, он взимал с него до последнего су. Хотя азартные игры в крепости были запрещены, де Лонэ, желая облегчить положение де Сада, сделал для него и для его приятеля послабление. Только бы узник не замыслил побег! Заметив в компании де Сада и де Лалле лейтенанта Дюкло из крепостного гарнизона, комендант удвоил слежку за де Садом: от такой дружбы можно было ожидать только побега! Подозрения коменданта были справедливы.

Тем временем в голове де Сада окончательно сложился «образ врага», олицетворением которого закономерно стала мадам де Монтрей. Письмо, написанное де Садом сардинскому королю, является тому свидетельством: «…Теща, исполненная самых гнусных корыстных соображений, мечтает только о том, как бы меня разорить; она воспользовалась моими несчастьями и обратила против меня всю строгость закона, заставила вынести мне приговор и, как следствие, вынудила меня исчезнуть навсегда <…> Сир, если бы эта неправедная женщина, желающая погубить меня, боялась только моих жалоб, тогда к чему все ее старания изменить заслуженное наказание? Почему она не позволила заключить меня в тюрьму на родине? Она прекрасно знает, что король, мой повелитель, не позволил бы ей этого. Поэтому она, пребывая в нелепом заблуждении, пытается обмануть того, в чьих руках сегодня находится моя судьба. Но я надеюсь, что Ваше Величество <…> узнав, какова на самом деле истина, и признав лживыми сведения, при помощи которых вас пытались перехитрить, вскоре вернет мне долгожданную свободу, получив которую я сумею сбросить иго этой женщины, снять с себя ужасные обвинения, выдвигаемые ею против меня. Ибо она, понимая, что я не в состоянии защищаться, возобновляет свои обвинения каждодневно, желая навсегда похоронить меня в стенах сей крепости…»

Король на послание не ответил, и де Сад решил, что вызволить его из тюрьмы сможет только он сам — то есть надо бежать. Сначала маркиз предоставил действовать Рене-Пелажи, прибывшей в Савойю в мужском наряде. Пробраться в крепость и освободить супруга мадам де Сад не удалось. Она даже не сумела добиться свидания, так как не смогла придумать веских причин, чтобы это свидание разрешили. Убедившись, что жена его потерпела фиаско, Донасьен стал обдумывать способ побега и искать в крепости окно, не забранное решеткой. Такое нашлось — в отхожем месте рядом с кухней, где де Сад имел обыкновение ужинать вместе с де Лалле. Со стороны коменданта это было грубым нарушением распорядка, но де Лонэ, желая хоть как-то утихомирить знатного скандалиста, предоставил де Саду и его приятелю такое послабление. Избавиться от барона было невозможно, и Донасьен Альфонс Франсуа, посчитав, что сообщник ему не помешает, поведал де Лалле план побега. Тот план одобрил, но, приглядевшись к окошку, тяжело вздохнул: барон был толст.

Вечером 30 апреля 1773 года житель Шамбери по имени Жозеф Виолон, предупрежденный Латуром, устроился в зарослях у подножия Миоланского замка. Там же он спрятал лестницу, с помощью которой беглецам предстояло спуститься со стены — не прыгать же маркизу и барону из окна! Пока Виолон ожидал у подножия крепости, беглецы плотно поели и незаметно проникли в тесное помещение отхожего места. Латур был отправлен в камеру маркиза — оставить прощальное письмо коменданту и зажечь свечи, чтобы караульный, ночевавший в прихожей де Сада, не сразу заметил отсутствие заключенного. Донасьен рассчитал правильно: вернувшись с ужина, караульный заметит под дверью свет и не станет беспокоить знатного узника. Глядя на узкую полоску света, выбивавшегося из-под двери, караульный действительно задремал и проснулся, когда ночь уже вступила в свои права. Обнаружив, что свет у узника все еще горит, он распахнул дверь, увидел пустую комнату и поднял тревогу. Но к этому времени беглецы были уже далеко.

А пока караульный спал, де Сад с трудом протолкнул в узкое окно нужника своего отчаянно ругавшегося приятеля, вслед за ним выбросил сверток с одеждой, а затем вылез сам. Беглецы спустились на каменный парапет, осторожно, друг за другом, перевалили через него и, цепляясь за каменные выступы, добрались до верхней ступени лестницы, подставленной Виолоном. К счастью, расстояние от парапета до земли не превышало четырех метров. Ощутив под ногами твердую почву, беглецы переоделись: протискиваться в окно им пришлось в одних рубашках, которые от соприкосновения с нестругаными рамами и острыми камнями теперь висели на них клочьями, особенно на бароне. (Немного фантазии — и исцарапанный барон вполне мог сойти за очередную жертву маркиза!) Приведя себя в порядок, беглецы в сопровождении верного помощника углубились в заросли, над которыми словно молочный кисель растекался туман, постепенно скрывший от глаз беглецов опостылевшую тюрьму. Правда, де Лалле вскоре был вновь арестован и водворен в ненавистный замок…