Однажды она проснулась очень рано от чувства голода. Взяла тупой нож, чтобы отрезать хлеба. И тут же забыла, зачем взяла. Понятно: чтобы отрезать, но – что? Ближе всего была рука. Её не надо. Ван Гог отсёк себе ухо. Это очень больно. Должно быть, вытекло много крови. Зато наверняка ушёл страх. Но лучше, чтобы без боли. Анжелика увидела на столе хлеб и вспомнила. Отрезала кусок и пошла досыпать. Когда выспалась, увидела нож и очень испугалась. Быстро оделась и пошла искать группу. Группы она тоже боялась. Потому что группа тоже перестала понимать, что можно себе позволить, а чего позволить себе нельзя. Но неизменно к ней возвращалась, потому что больше некуда было возвращаться. В группе было больше мужчин, чем женщин. Все они очень сильно боялись отстать от времени. Поэтому становились всё новее и новее. Особенно Б'oрис, рыжий гигант, который всё больше походил на настоящего мужчину из телевизионной рекламы. В то время, как Эдик, невежественно отдаляясь от телевизора, не мог стать по – новому настоящим. Б'oрис хорошо знал французский язык. В то время, как Эдик никак его не знал. Становилось всё очевиднее, что пора Эдика окончательно разлюбить, а Б'oриса полюбить. Рекламный красавец называл Анжелику «русской Мерсье» и охотно болтал с ней по-французски. Они гуляли в обнимку по Москве, и Б'oрис позволял Анжелике считывать с себя иностранные слова, которыми он был исписан с ног до головы. Глядя на иностранные рекламные призывы, Б'oрис по-французски радовался новому русскому облику столицы. Он уверял Анжелику, что через десять лет Москва ничем не будет отличаться от Парижа. А может быть, даже превзойдёт его количеством ресторанов. Про себя Анжелика возражала новорусскому возлюбленному. В новом облике Москвы не было ничего русского. Зато было много старого иностранного. Но вслух она по-французски поддакивала Б'oрису. Потому что он позволял «русской Мерсье» ерошить свою рыжую шевелюру, сколько её душеньке было угодно. А на прощанье целовал её, как Бельмондо. Он сам был, как новая московская реклама. В группе никто не отставал от времени. Но Б'oрис был самым новым среди новых русских. По ночам Анжелика смотрела сны про себя и про Б'oриса. Как в кино. Она засыпала с мыслью об очередном фильме бесконечного французского сериала. Каждая серия имела название. «Анжелика и Б'oрис». «Анжелика – маркиза новых русских». «Анжелика в гневе». Анжелика соблазняла Б'oриса. Вела в бой новых русских. Отбивалась от ретроградов. Она рассказывала возлюбленному каждую серию на французском языке. Б'oрис неизменно хвалил «маркизу новых русских» за сны. Говорил, что скоро она ничем не будет отличаться от настоящей Мерсье. Позволял ерошить свою рыжую шевелюру и считывать с себя иностранные слова. Пока не заметил по нефранцузской полноте Анжелики, что она уже не одна. После чего потерял к «маркизе новых русских» весь французский интерес. И даже, по привычке новых русских, больно оттолкнул Анжелику в борьбе за свою рыжую шевелюру. Вызвав у неё новый припадок страха. За себя и за ребёнка. Отныне они общались только как господа по борьбе за русскую капиталистическую жизнь. Правда, по-прежнему на французском языке.

Оставшись наедине с будущим ребёнком, Анжелика потянулась за поддержкой к Эдику. Но он не мог её поддержать. Он мог только любить. Анжелике не за что было опять полюбить мужа. Он безнадёжно отстал от новой русской жизни, и в нём не было ничего настоящего. Анжелика по укоренившейся привычке заговорила с ним по-французски. Но он ничего не понял. Тогда она попыталась перейти на русский. Ей это удалось с большим трудом. Она посмотрела на себя в зеркало. И себя в нём не увидела. Вместо себя разглядела Мишель Мерсье, ожидавшую ребёнка. Нужно было срочно спасать себя и будущего ребёнка. Она требовала спасения у Эдика. Но он не мог. У Б'oриса. Но он опять больно её оттолкнул. У группы. Но она спасала Россию. И тоже больно оттолкнула «маркизу». Вероятно, в этот момент она рассталась с верой. Анжелика ещё больше испугалась за себя и за ребёнка. Как маркиза ангелов испугалась за поэта. И возненавидела врагов. Как маркиза ангелов возненавидела убийц мужа. Она теперь не отделяла себя от маркизы ангелов. И всё время хотела пить. В день она выпивала вёдра воды, чая, компота, пива, вина. Ничего не помогало. Её жажду могла утолить только месть. Она давно бы уже всем отомстила, но её удерживал страх. Она смотрела на группу, которая ненавидела другие группы, и рядом с ребёнком вынашивала план мести.

Однажды, придя на площадь, заметила, что группа по-особенному взвинчена. Заметно больше, чем другие группы. Взвинченность засосала Анжелику и куда-то понесла. Ей рвали платье и царапали лицо. Пока она закрывала руками убежище будущего ребёнка и будущей мести. Человеческий водоворот прибил её к столбу. Анжелика уцепилась за него обеими руками. Она видела, как схлестнулись группы. В неразберихе выделялся Б'oрис, который кулаками прокладывал дорогу к центру площади. Группа ползла за ним по-пластунски. Героическим усилием Б'oрис очистил дорогу к постаменту. С помощью группы он взгромоздился на постамент и вытянул правую руку в сторону Парижа. Его окружила группа, ощерившаяся невесть откуда взявшимися тупыми ножами. Другие группы пустились наутёк. Анжелика бросилась от натуральной жизни к телевизионной. Как всегда, с опаской включила голубой экран. Который устами телезвезды сообщил ей о гибели Родины и о спасении России. В убежище зашевелились оба зародыша. Анжелика положила на живот мягкие ладони. Сердце, мозг, печень, лёгкие хотели плакать. Но глаза были сухие. Анжелика посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на неё смотрела Мишель Мерсье. До поздней ночи Анжелика пыталась разглядеть в ней свои черты. Поздно ночью она увидела сон наяву. Потому что не сомкнула глаз. Анжелика живёт в Москве – столице Франции. А мать живет в Баку – столице Азербайджана. Она протягивает к дочери руки через частокол тупых ножей. По рукам льётся кровь. Тонкими ручейками она течёт по всему телу и впадает в Каспийское море.

Утром, покормив зародышей, Анжелика пошла на площадь. Она увидела только одну группу, ощерившуюся тупыми ножами вокруг Б'oриса, который по-прежнему стоял на постаменте, вытянув правую руку в сторону Парижа. В такой позе он стоял две недели. Анжелика перестала ходить на площадь. Потому что там не было ничего нового. Она стала искать другую русскую жизнь и изучать русский язык. Надо было спасать себя и обоих зародышей. Эдик не мог их спасти. Срочно вызвала из Баку мать. Втайне надеясь, что она всех спасёт. Мать приехала незамедлительно. Устало положила голову на испещрённые морщинами руки. И стала внимательно слушать очередной поэтический опус дочери:

Опус дался Анжелике не без труда. Все попытки сочинить стихи на русском языке ни к чему не привели. Пришлось прибегнуть к помощи переводчика. Впервые в жизни мать не похвалила стихи. Помолчала, а потом сказала, что у неё очень красивая дочь. И что нужно думать о будущем ребёнке. Анжелика затаила злобу. И в первый раз подумала, что мать не хочет её спасти. Потом ещё подумала и решила, что мать права. Ребёнок и Центр обучения будут её новой русской жизнью.

С русской жизнью не очень получалось. Первое слово Джульетта произнесла на французском. И только четвёртое – на русском. Мать напомнила, что предлагала назвать внучку русским именем. Дочь возразила, что ей иностранное имя не мешает говорить по-русски. Мать с грустной улыбкой признала вину и за дочь, и за внучку. Дочь не выдержала и взорвалась. Страхом, болью, ненавистью, которые накопились за последние годы. После взрыва страха, боли и ненависти стало меньше. Анжелике понравилось взрываться. Она обвиняла мать в собственных грехах. И всё больше убеждалась в своей правоте. Облегчение наступало ненадолго. Вместе с дочерью Анжелика родила месть, которая множила ненависть. Эдик спасался бегством. Мать подставляла себя поспешно и обречённо. И Анжелика истязала её долго и изобретательно. Пытая мать, рассчитывала спасти себя. Но этого было недостаточно.

Другая русская жизнь явно не задалась. Анжелика задумала сама спасти дочь. Мами не могла никого спасти. Она старательно воспитывала внучку. И, скорее всего, не понимала, что воспитание ей – как мёртвому припарки. Но как спасти Джульетту от неё самой? Анжелике удалось приучить девочку к стихам – своим и чужим. Начать пришлось с себя. Она наняла преподавателя русского языка. Когда почувствовала, что пора, взялась за детские стихи. Джульетте мамина поэзия понравилась больше, чем классическая. Пушкин ей стихи не посвящал. Она с удовольствием учила посвящённые ей стихи и даже выигрывала с ними конкурсы чтецов. Благодарение богу, Джульетта достаточно познала родной язык, чтобы общаться и учиться. И потянулась к тем, кто лучше мамы общался и учил её новой русской жизни. Правда, это была специфическая русская жизнь. Которая называлась когда-то нелитературной, непечатной и нецензурной. Но Джульетта объяснила матери, что именно она стала литературной, печатной и цензурной. Анжелике нечего было возразить дочери. Потому что она цензурную русскую жизнь понимала со словарём, а нецензурную не понимала совсем. Она взрывалась в очередной раз и хлестала мами своей ненавистью. Мами грустно молчала и беспомощно разводила чистыми руками. Анжелике приходилось спасать дочь в меру своих сил. Эдик всё чаще спасал сам себя бегством. Мами попыталась перейти от воспитания к спасению. И впервые в жизни запачкала руки. О брошку, которую украла Джульетта. Она попросила бабушку положить её в укромное место. Чтобы не потерялась. Объяснила, что брошку ей дала поносить Лиза. Брошка была золотая с гранатовыми камешками. Бабушка не отличала ювелирные украшения от ёлочных. Но к «безделушке» любимой внучки отнеслась со всей бережностью. И припрятала её вместе со своим обручальным кольцом. Через два дня в дом вломилась мать Лизы. Она с порога заявила, что сию минуту отправится в милицию. Если Джульетта не вернёт золотую брошь. Мами очень удивилась и достала «безделушку». Она не поверила, что внучка взяла брошку без спроса. Зато Анжелика поверила без промедления. И набросилась на мать с кулаками. За то, что она «скомпрометировала внучку». Мами ужаснулась и побежала мыть руки. На её наводящие вопросы Джульетта отвечала, что все вокруг воруют. С тех пор бабушка стала мыть руки после внучки.

А Анжелика схватилась, как за соломинку, за идеальную работу. Которая сделает из неё убийцу матери.

Никаких конфликтов, выяснений отношений, интриг. Анжелика наедине со своими учащимися. Жаждущими поскорее овладеть французским языком. Возрастной ценз учащихся не ограничен. Кого здесь только нет! Школьные и учёные ученики очень довольны. Правда, приходится попотеть. Зато через девять месяцев родится французская речь. Школьным ученикам она нужна для поступления в ВУЗ, учёным ученикам – для поездки во Францию. Под руководством Анжелики учащиеся травят французские анекдоты и поют французские шансоны. Они надевают мушкетёрские костюмы и дерутся на дуэлях. Анжелика работает французским учителем и французским секундантом, французским дирижёром и французским модельером. На занятиях полный комфорт. Учащиеся на ломаном французском обсуждают книгу, выбранную Анжеликой для домашнего чтения. Это «Королева Марго». Особенный интерес вызывают сцены Варфоломеевской ночи. Решено посвятить убийству гугенотов отдельное занятие.